Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

По мере приближения нашего к центральной части городов он начал терять мало-помалу свой местный колорит: японские карточные домики сменялись многоэтажными европейскими зданиями, большей частью железобетонной структуры, наиболее устойчивой в местностях, подверженных землетрясениям, а в Токио земля содрогается чуть ли не каждый месяц; появились электрические трамваи.

Дом нашего военного агента был расположен на вершине довольно высокого холма. Подъем был настолько крут, что мы, пожалев наших рикш, вышли из колясочек, иначе им пришлось бы подниматься по дороге зигзагом, что и долго, и утомительно.

Полковник Подтягин, артиллерийский офицер, был во время войны командирован в Японию, в распоряжение нашего военного агента, Генерального штаба полковника Яхонтова{255}, со специальной миссией – наблюдать за исполнением в Японии наших военных заказов и принимать их. Затем, когда полковник Яхонтов после Февральской революции подал в отставку, Подтягин, распоряжением Временного правительства, заместил его. Это был добросовестный служака и почтенный во всех отношениях человек.

Тотчас же по нашем приходе он справился по телефону, когда посол может нас принять, и около одиннадцати часов мы отправились пешком в посольство, которое было недалеко.

Наше посольство помещалось в роскошном здании, в центральной части города, где были расположены посольства и других держав. Трехэтажный дом, типа палаццо, стоял несколько отступая от широкой улицы, и к его величественному порталу вела полукругом окаймленная газоном и декоративными растениями дорожка для экипажей, внутренность дома соответствовала его внешности, судя по тем комнатам, которые нам пришлось увидеть. Обширный вестибюль заканчивался широкой лестницей, ведущей во второй этаж, где, по всей вероятности, находились парадные комнаты. Влево от входа был расположен служебный кабинет, он же, должно быть, и библиотека, так как почти все стены были заняты книжными шкафами. Кабинет этот занимал все правое крыло первого этажа и по размерам своим не уступал приемным комнатам наших петербургских министерств. Очевидно, в свое время не пожалели денег, чтобы обставить наше посольство так, как подобает это великой державе. На востоке, где внешность играет немалую роль, это имеет громадное значение. В этом кабинете мы были приняты господином Крупенским.

Посол встретил нас очень любезно. После первых слов приветствия он сказал мне, что моя записка переведена на английский язык и сообщена послам Англии, Франции и Соединенных Штатов.

Я не буду останавливаться на подробностях обсуждения дальнейшей участи злополучного эшелона, прибывшего на «Могилеве», скажу только, что от прежней позиции посла, в силу которой он, по словам Бобровского, категорически настаивал на немедленном отправлении эшелона во Владивосток, и помину не было. Правда, с другой стороны, он не видел пока никакого другого выхода из создавшегося положения. В Японии эшелон оставаться не мог; возвращать его назад – тоже невозможно, что же делать с ним? Действительно, трудно было придумать что-либо путное.

Касательно моего предположения о предоставлении могилевским пассажирам возможности устройства где-нибудь на чужбине, посол высказался в том смысле, что для этого необходимы средства, и немаленькие, которых в его распоряжении нет. После долгих обсуждений всякого рода способов ликвидации «Могилева», остановились на том, что посол со своей стороны сделает попытку изыскать денежные средства, нас же просил, в мере возможности, сократить состав эшелона путем отправки во Владивосток всех, во-первых, желающих, во-вторых, тех, присутствие которых в составе эшелона, по тем и другим причинам, признается нежелательным и, в-третьих, тех, для которых мера эта сопряжена с меньшим риском.

Таким образом, вопрос о «Могилеве» остался нерешенным: остановились, как это большей частью бывает, на полумере. Первая категория, то есть категория желающих, после бывших уже отправок не обещала быть значительной. Отправление второй категории, то есть принудительная эвакуация нежелательного элемента, сулила большие неприятности начальнику эшелона, дисциплинарная власть которого была очень эфемерна, а авторитет сильно пострадал за время плавания. Отбор третьей категории был очень гадателен, а главное, субъективен, и тут надо было ожидать больших осложнений. Но как-никак, возвратившись в Моджи, мы привезли все-таки некоторое облегчение для семейных членов эшелона: им не угрожала немедленная отправка во Владивосток, они оставались до последней очереди, а это уже много значило в то тревожное время, когда обстановка роковым образом менялась чуть ли не ежечасно; всякая отсрочка, как бы она ни была мала, могла существенным образом повлиять на судьбу человека.