Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Город обширный опрятный, благоустроенный, но необычайно монотонный. Расположен он на гладкой, как скатерть, равнине. Только к Ла-Плате заметен некоторый спуск, да во время сильных ливней скопление воды обнаруживает некоторые неровности, незаметные для глаз. Жилая часть города сосредоточивается на небольшой сравнительно площади, прилегающей к реке. Здесь дворец президента республики, так называемая Casa Rosada («Розовый дом», в подражание Белому дому Соединенных Штатов), здесь же здание Конгресса и прочие правительственные и общественные учреждения, тут же, тесно прижавшись один к другому, высятся четырех– и пятиэтажные каменные дома с магазинами внизу, разделенные на правильные кварталы по 100 метров в стороне. Почти по всем без исключения улицам бегут электрические трамваи, которые из этой части города развозят пассажиров к окраинам его, а до этих окраин очень далеко. План города задуман очень широко. Много времени потребуется для того, чтобы заполнить всю намеченную площадь. Достаточно сказать, что главная артерия Буэнос-Айреса Rivadavia (по имени первого президента Республики[193]) имеет протяжение в 18 километров, и так во все стороны. Дома вытянулись ниточками вдоль трамвайных путей, да и то с большими перерывами, а между ними пустыри. Иной раз думаешь, что выехал уже из пределов города, как вдруг опять оазис жилых домов. Пустыри унылы. Естественной древесной растительности мало, та же степь, что и окрестные пампасы. Существующие немногочисленные парки искусственного происхождения: Палермо – подражание Булонскому лесу, но с холодными декоративными пальмами, и обширный зоологический сад, богатый представителями животного мира.

Исторических зданий немного: город сравнительно недавнего происхождения, весь кирпичный, так как местного камня нет.

Из своей прошлой исторической жизни Буэнос-Айрес особенно чтит память Сан-Мартина{290}, борца за освобождение Аргентины и Чили от испанского владычества более ста лет назад. Как полагается, этот герой освободительной войны, бескорыстный и скромный, не был оценен своими современниками и окончил свои дни в изгнании, уступив место честолюбивому Боливару, освободившему Перу и Боливию.

Культ Сан-Мартина возник много лет спустя после его безвестной смерти в Булони, во Франции. Повсюду были воздвигнуты ему памятники, восстановлен эскадрон «granaderos de San-Martin»[194], набираемый из рослых красавцев, наряженных в живописную военную форму той далекой эпохи и составляющих ныне почетную стражу президента Республики.

Если аргентинцы, хотя и поздно, но отдали должное этой светлой личности, сыгравшей громадную роль в истории страны, то, по моему мнению, они не вполне справедливо относятся к памяти другого лица, правда, типа отрицательного, противоположного Сан-Мартину, но выведшего страну на путь самостоятельного существования в то время, когда ей грозила гибель. Я говорю о генерале Росасе, беспринципном, жестоком диктаторе, державшем в своих железных руках власть в течение более двадцати лет, между 30 и 50 годами прошлого столетия{291}.

Дело в том, что после отделения от метрополии Аргентина оказалась в состоянии полного хаоса. Испания не давала возможности развиться местной общественности, страна управлялась исключительно лицами, командируемыми из метрополии; уроженцы колонии, даже чистого белого происхождения, без малейшей примеси цветной крови, но имевшие несчастье родиться в колонии, так называемые креолы, не пользовались никакими правами и не допускались ни на какие административные должности. Доходило до таких абсурдов, что жены испанских администраторов, ожидая приближения родов, спешили вернуться в метрополию, дабы их дети не стали креолами, и возвращались к своим мужьям лишь с полноправным потомством. Поэтому понятно, почему на первых порах в новоиспеченной республике не оказалось лиц, более или менее подготовленных для управления страной. Власть, естественно, перешла в руки революционных генералов и атаманов партизанских отрядов. Если эти лица были хороши для военных действий, то они вовсе не годились для организации мирной жизни страны. Главными стимулами их деятельности были честолюбие и личные интересы их и их ратников. При столкновении этих интересов дело решалось оружием. Нередко губернаторы соседних провинций объявляли войну один другому, вступая в союз с индейскими кациками, которые, конечно, только и ждали случая пограбить бледнолицых.