— Вот что, мистер Дьюи, не любезничайте со мной, пожалуйста, это нехорошо и ни к чему.
Дик уселся, как сидел раньше, и, откашлявшись, стал бросать на Фэнси красноречивые взгляды.
— Право, всякий подумал бы, что у вас ко мне есть дело и вы сию минуту к нему приступите, — непримиримо продолжала Фэнси.
— Да, конечно, всякий подумал бы.
— Никаких у нас с вами дел нет и быть не может!
Начало вышло неудачное. Дик переменил тактику и заговорил весело, как человек, твердо решивший никогда не влюбляться, чтобы не испытывать огорчений.
— Так как вам сейчас живется, мисс Дэй? Должно быть, весело?
— И вовсе не весело, Дик, вы же знаете.
— Веселиться не обязательно значит наряжаться.
— А я и не думала, что веселиться значит наряжаться. Господи! До чего же вы стали образованный!
— Похоже, нынешней весной с вами много чего приключилось.
— Вы что-нибудь заметили?
— Да так, ничего. Просто кое-что слышал.
— Что же это вы слышали?
— Слышал про одного красавчика с латунными запонками, медным кольцом и оловянной цепочкой для часов; говорят, он имеет какое-то отношение к вам. Только и всего.
— Ну, и расписали же вы мистера Шайнера, ведь вы его имели в виду? Запонки у него, как вам известно, золотые; цепочка настоящая серебряная; про кольцо я, правда, ничего в точности сказать не могу, да он и надевал-то его всего один раз.
— Пускай носил бы хоть каждый день, да не показывал всем и каждому.
— Для меня он ровно ничего не значит, — невозмутимо заметила Фэнси.
— Не больше, чем я?
— Вот что, мистер Дьюи, — сурово сказала Фэнси, — о нем я думаю не больше, чем о вас!
— Не больше?
Она отвернулась, чтобы получше обдумать все значение вопроса.
— Этого я вам точно сказать не могу, — отвечала она не без лукавства.
Они ехали довольно медленно, и вскоре их обогнала другая повозка, в которой тряслись фермер, его жена и работник; фермерша и работник во все глаза уставились на парочку. Фермер упорно глядел на хвост своей лошади.
— Отчего ж это вы не можете мне сказать? — спросил Дик, подхлестнув Красотку, так что теперь онп ехали почти вплотную за фермером, фермершей и работником.
Фэиси молчала, смотреть им было не на что, и оба поневоле стали разглядывать то, что маячило перед глазами: они заметили, что жена фермера стиснута между мужчинами, и каждый из них, чтоб дать ей побольше места, примостился на самом краешке сиденья и едет только что не на колесе, а шелковая накидка фермерши при каждом толчке вздувается у нее между лопатками, точно воздушный шар, и сразу же опадает. Почувствовав, что на нее смотрят, фермерша обернулась, и тогда Дик ярдов на десять приотстал.
— Фэнси, отчего же вы не можете мне ответить? — повторил он.
— Оттого, что вы значите для меня ровно столько, сколько я значу для вас, — тихо сказала она.
— Вы для меня — все на свете, — отвечал Дик, осторожно кладя руку рядом с рукой Фэнси и выразительно глядя на округлую линию ее щечки.
— Нет, Ричард Дьюи, не смейте меня трогать! Я ведь ничего не сказала, и сама еще не знаю, как отнесусь к вашим чувствам, — может, выйдет совсем наоборот, понимаете? Не трогайте меня, сэр! Ради бога, Дик, не надо. Ой, посмотрите-ка!
Причиной внезапного испуга Фэнси был совсем некстати показавшийся из-за правого плеча Дика фургон для перевозки досок; в нем лениво развалились четыре плотника, разъезжавшие по округе в поисках работы. Они глазели по сторонам и, по-видимому, были больше всего заняты тем, что перемывали косточки каждому живому существу, попадавшемуся им на глаза. Дик вышел из трудного положения, пустив лошадь рысью, и вскоре фургон с плотниками был уже еле виден, — пыль, поднятая колесами, обволакивала их, словно мгла.
— Скажите же, Фэнсж, ведь вы меня любите…
— Нет, Дик, не скажу; еще не время.
— Почему же, Фэнси?
— Не обижайтесь, но пока вам лучше называть меня «мисс Дэй». Да и мне не следовало называть вас Диком.
— Чепуха! Вы же знаете, ради вашей любви я готов на все. По-вашему, с любовью можно поступать как хочешь — то полюбить, то разлюбить, то упиваться ей, то ее отвергнуть?
— Нет, нет, я совсем так не думаю, — мягко возразила Фэнси. — но мне кажется, мне не следует думать о вас слишком много, пусть даже…
— Но ведь вам хочется думать обо мне, правда? Признайтесь же. Не надо таить правду, Фэнси. Пускай говорят, что женщина должна скрывать свои чувства, притворяться, будто не любит, и всякое такое, — не в этом счастье, уж поверьте мне. Женщина, честная в любви, как и во всем остальном, блистает добродетелями ярче всех, и в конце концов ей воздают должное.
— Ну если так, тогда я, наверное, немножко люблю вас, Дик, — нежно прошептала она, — но, прошу вас, больше ни слова.
— Раз вам так хочется, я сейчас ничего больше не скажу. Но немножко-то вы меня все-таки любите?
— Ну вот, зачем же вы заставляете меня повторять? Больше я ничего сейчас сказать не могу, будьте довольны и этим.
— Во всяком случае, я могу называть вас Фэнси? В этом ведь нет ничего дурного.
— Да, можете.
— И вы не станете больше называть меня «мистером Дьюи»?
— Хорошо, не стану.
II