Под деревом зеленым или Меллстокский хор

В одном из таких уголков Фэнси Дэй и ее подружка Сьюзен Дьюи, дочь возчика, старались пригнуть к земле ветку, усыпанную скороспелыми яблоками. Прошло три месяца с тех пор, как Дик и Фэнси приехали вместе из Бедмута, и любовь их за это время расцвела. На пути этой любви было немало преград, и потребовалась немалая хитрость, чтобы сохранить ее в тайне, поэтому страсть все больше захватывала Фэнси, а сердце Дика — в силу тех же причин или других — постоянно переполняли самые нежные чувства. Однако радость Фэнси не была безоблачной.

— Она так богата, богаче любой из нас, — говорила Сьюзен Дьюи. — У ее отца пятьсот акров земли, она может выйти и за доктора, и за священника, да за кого угодно, стоит ей только захотеть.

— По-моему, Дику вовсе незачем было идти на это гулянье, раз он знал, что я не смогу там быть, — с тревогой отозвалась Фэнси.

— Он не знал, что тебя там не будет, а потом уж было неудобно отказываться, — сказала Сьюзен.

— Какая же она собой? Рассказывай.

— Надо признаться, она довольно хорошенькая.

— Неужели не можешь рассказать толком! Ну же, Сьюзен. Сколько раз, ты говоришь, он с ней танцевал?

— Один раз.

— Ты как будто сказала «два раза»?

— И не думала.

— Но ему, наверно, хотелось пригласить ее еще раз.

— По-моему, нет. Ей-то, видно, очень хотелось потанцевать с ним еще. Да и всем другим девушкам тоже, Дик ведь такой красавчик и настоящий кавалер.

— Еще бы… Так как же, ты говоришь, она была причесана?

— Длинные локоны, волосы совсем светлые, и вьются сами, потому она и кажется такой хорошенькой.

— Она старается отбить его у меня. Да, да, старается! А я не могу носить локоны из-за этой несчастной школы. Но я все равно буду носить локоны, пусть даже мне придется бросить школу и уехать домой — буду, и все тут! Посмотри, Сьюзен, ну посмотри же! Разве у нее такие мягкие и длинные волосы, как у меня?

Фэнси высвободила из-под шляпы вьющуюся прядь и распустила ее по плечам, чтоб показать, какие у нее длинные волосы. Она глядела на Сьюзен, стараясь угадать по глазам, что думает подруга.

— По-моему, у нее волосы почти такие же длинные, — сказала мисс Дьюи.

Фэнси, полная отчаяния, молчала.

— Хорошо бы мои были посветлее, как у нее! — печально заговорила она. Но у нее они не такие мягкие, правда? Ведь правда?

— Не знаю.

Фэнси рассеянно глянула на порхавших одна около другой бабочек — желтую и красную с черным, и тут только заметила, что к ним приближается Дик.

— Сьюзен, вон идет Дик, — легок на помине!

— Ну, если так, я пошла домой, я тут лишняя. — Сьюзен и в самом деле повернулась и ушла.

Показался прямодушный Дик, вся провинность которого на этом гулянье, или пикнике, заключалась лишь в том, что, любя одну-единственную Фэнси, он горько вздыхал без нее и тем самым лишил себя невинных радостей, которые могло бы доставить ему гулянье; он и с соперницей-то Фэнси стал танцевать с горя — просто не зная, как убить этот скучный, нудный вечер. Но Фэнси этому не верила.

Фэнси обдумала, как ей держаться. Упрекать Дика? О нет.

— Я ужасно расстроена, — сказала она, делая вид, что с превеликим огорчением разглядывает под деревом несколько упавших яблок; однако настороженное ухо уловило бы в ее голосе выжидательные нотки, — она словно хотела посмотреть, как отзовется Дик на ее слова.

— Из-за чего ты расстроилась? Что случилось? — горячо откликнулся Дик. — Я разделю с тобой твое горе, милая, и помогу тебе.

— Нет, нет, ты мне помочь не можешь! Никто не может!

— Отчего же? Что б там ни было, не надо так огорчаться. Скажи мне, дорогая, в чем дело?

— О, это совсем не то, что ты думаешь. Просто ужасно, и грех этот на мне!

— Грех? Да разве ты, Фэнси, способна грешить! Быть этого не может, я знаю.

— Может, может! — твердила Фэнси, очень мило разыгрывая безутешное отчаяние. — Я поступила дурно, и мне стыдно в этом сознаться. Никто меня не простил бы, никто! А уж ты и подавно! Я позволила себе кокетничать!

— Что? Неужели кокетничать? — Дик с трудом сдержал готовое прорваться негодование. — Да ведь только позавчера ты говорила мне, что в жизни своей ни с кем не кокетничала!

— Нет, кокетничала, — и так все нехорошо вышло! Я позволила другому говорить мне о любви, и…

— Боже мой! Но я прощу тебя — если это не твоя вина, — да, прощу! Теперь Дик чувствовал себя совсем несчастным. — И ты поощряла его?

— Ах, я сама не знаю… да, хотя нет. Да нет, пожалуй, все-таки поощряла?

— А кто же это?

Молчание.

— Скажи мне.

— Мистер Шайнер.

После долгого молчания, которое нарушил стук упавшего на землю яблока, мучительный вздох Дика и всхлипывание Фэнси, Дик заговорил с непритворной суровостью:

— Рассказывай все, все как есть.