Под грозой и солнцем

Она приехала сюда с единственной мыслью — забыть все и отдаться всецело работе. Жизнь везде жизнь. Она многому учит, каждый день, каждый час. Уже первые недели на стройке многое открыли Наде, прежде всего в людях. Вот, например, Няттинен. Теперь Надя уже начинала догадываться, что Няттинен заботится не столько о стройке, сколько о своем авторитете. Ларинена вначале она уважала, потом стала испытывать к нему неприязнь, а теперь? Она жалела его, но в то же время чувствовала, что он достоин не жалости, а дружеского участия, что в нем есть гордость и мужество.

А почему от него ушла жена? Надя не имела привычки интересоваться личной жизнью других людей, но о Ларинене у строителей бывало в перерывах столько разговоров, что волей-неволей она все слышала. Никто толком не знал, куда и зачем уехала Ирина. Люди строили на этот счет различные догадки, многие резко осуждали Ирину за ее поступок, но за все прошлые годы никто не мог упрекнуть ее в легкомыслии. Многие, наоборот, вздыхали: кто, мол, мог ожидать подобного, такая она была всегда тихая и скромная.

Понемногу Надя узнавала и строителей, особенно людей из бригады Ниеминена. Какой хороший, открытый парень этот Володя! А сам бригадир! Будучи его начальником, Надя чувствовала себя девчонкой перед ним и безгранично уважала этого медлительного финна, с его юмором и настоящей житейской мудростью.

Вернувшись на строительную площадку, она услыхала веселый голос Ондрея Лампиева:

— Разрешите поздравить с повышением! Я уже давно ожидал этого.

— Меня не с чем поздравлять, — спокойно ответила Надя.

Но он возразил:

— С таким повышением можно и поздравить.

Ондрей был единственным, кто заговорил с Надей. Когда девушка поднялась на мостики к Ниеминену, она заметила, что рабочие как-то странно молчат. Даже Володя, который всегда дружески улыбался Наде, сейчас, едва завидев ее, повернулся к ней спиной и с-такой силой шлепнул раствор о кирпичи, что во все стороны полетели брызги. Надя несколько минут постояла возле него, но юноша как будто не видел ее. «За что он мог обидеться»? — недоумевала Надя. Она не сделала ему ничего плохого, даже, наоборот, недавно посоветовала бригадиру перевести Володю на кладку наружных стен, потому что эта работа намного сложнее и ответственнее, чем кладка внутренняя.

Она подошла к бригадиру. В своем грубом рабочем переднике, согнувшийся за работой, он казался еще старше и сгорбленнее, чем обычно.

— Как идет работа? — спросила Надя, чтобы завязать разговор.

— Нитшево, — буркнул старик и, не обращая на нее внимания, направился за чем-то в другой конец стройки.

Надя подождала немного, но Ниеминен не возвращался. И вдруг она почувствовала себя совершенно одинокой среди этих безмолвных людей. На душе стало горько и обидно.

Решительным шагом Надя направилась обратно к Володе, но он упорно не замечал ее. Она тронула его за рукав и тихо спросила:

— Володя, что здесь случилось?

— А что здесь должно было случиться? — переспросил он, избегая смотреть Наде в глаза.

— Почему все молчат, как будто сердятся на меня?

Ничего не ответив, он еще ниже склонился над работой. Но Надя настойчиво требовала объяснения. Подошел Ниеминен и сказал Володе по-фински:

— Чего она у тебя допытывается? Ты лучше спроси у нее прямо, зачем она Ларинену яму копает? Каких чинов добивается? Молода еще. Или у ней вовсе совести нет?

— Что он говорит? — спросила Надя у Володи.

Он стал сбивчиво переводить слова бригадира, стараясь передать их в более мягкой форме.

— Ты, парень, не перевирай, — взорвался Ниеминен. — Тут и другие по-русски понимают. Спроси прямо, как я велел, что, мол, «потшему» и так далее…

Делать было нечего. Володе пришлось перевести слово в слово.

Надя вспыхнула. Она посмотрела старику в глаза и твердо сказала:

— Хорошо, что спросили прямо. Я дам вам такой же прямой ответ. Я не копаю Ларинену никакой ямы, а только высказала свое мнение о том, что здесь плохо руководили работами. Ведь вы и сами говорили то же самое. И в этом виноват не только Ларинен. А на его место я не стремилась и не пойду. Теперь вам ясно?

Решительно повернувшись, Надя быстро пошла.

— Куда это она? — спросил Ниеминен.

Надя поняла вопрос без переводчика и на ходу бросила:

— В райком партии.

В райкоме она прошла к Лесоеву. Тот сидел за столом и сосредоточенно писал. Увидев Надю, он оторвался от дел и вежливо предложил сесть.

— У вас что-нибудь новое? — спросил он и прикрыл рукой листок бумаги, на котором только что писал.

— У меня нет ничего нового, — медленно произнесла Надя, отчетливо выговаривая каждое слово. — Я только хочу знать, явилась ли моя докладная о работе стройуправления главным обвинением против Ларинена?

Лесоев был удивлен:

— Простите, но я вас не понимаю.

— Я могу повторить свой вопрос.

Оправившись от смущения, он сухо ответил:

— Мы благодарны вам за вашу помощь. Ничего другого, к сожалению, я вам не могу сказать.

— Но я должна выяснить…

— Разве вы не понимаете, товарищ Карпова, что это является внутренним делом бюро райкома? А вы пока лишь комсомолка. Надеюсь, что вы понимаете меня?