Под грозой и солнцем

— Нет, они теперь не в Петрозаводске, — ответил Ларинен. — Муж Тамары еще перед самой войной получил назначение в город Сердогольск. Он теперь там главным инженером на заводе.

Вейкко подошел к двери и поплотнее прикрыл ее. За дверью бушевала метель. В трубе печурки завывал ветер. И где-то далеко в темноте рвались снаряды.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Немцы стремительно продвигались к Сердогольску, как клещами, охватывая его с двух сторон.

Все отчетливей становилось громыханье орудий. В городском парке дымили полевые кухни. С заводских железнодорожных путей днем и ночью доносились гудки паровозов, стук и скрежет вагонов. По улицам на восток мчались грузовые машины с женщинами, детьми, корзинами, узлами.

Утром Тамару Николаевну Торопову вызвали на железнодорожную станцию, расположенную в девятнадцати километрах от города. Там после воздушной бомбежки было немало жертв, требовались хирурги.

Почти двое суток Тамара Николаевна провела на станции. На обратном пути она торопила шофера, умоляла ехать побыстрей.

Грохот обстрела усиливался с каждой минутой. Теперь снаряды рвались уже в самом городе.

Торопова поспешила в больницу, но палаты были пусты — эвакуация больных закончилась еще ночью.

В горздравотделе она нашла записку от мужа. Записка была написана торопливым почерком.

«Тамара, — писал он, — я еду в эшелоне со станками нашего завода. Не смог дождаться тебя. Еду вместе с Лидой. Когда вернешься в город, сразу же беги на завод. Там найди шофера Федора — он тебя подвезет к самому эшелону. Спеши! Валентин».

Почти бегом Торопова направилась к заводу, на ходу вновь и вновь перечитывая записку. Но еще издали она увидела, что завод горит.

Она подбежала к воротам и остановилась, не зная, что предпринять. Завод был охвачен огнем, но никто не тушил пожара. Бурное пламя высоко поднималось в туманное, серое небо. Над корпусами выли снаряды и рвались где-то далеко позади.

Тогда Тамара Николаевна побрела домой. Едкий дым и пыль застилали улицы. Тяжелые взрывы потрясали дома. Но она, казалось, ничего не замечала вокруг. Мучительно сверлила мысль: «Машины нет, завода больше нет, мои уехали…»

Тамара подошла к своему дому и стала медленно подниматься по лестнице. Подошла к дверям квартиры. Остановилась в нерешительности. В самом деле, зачем ей теперь идти домой? Дома никого нет… Но тут новый и совсем близкий взрыв потряс дом.

— Мама! Мамочка… — услышала она в эту же минуту.

Тамара рванула дверь и вбежала в комнату. Забившись в угол и закрыв лицо руками, сидела ее Лида, оглушенная взрывом.

Мать подбежала к дочери, крепко прижала ее к груди, не находя в себе сил спросить, почему Лида здесь, почему не в эшелоне, не с отцом.

Плача, Лида заговорила:

— Ну вот, я знала, что ты домой придешь… Я не хотела без тебя ехать…

— А папа где? — тихо спросила Тамара.

— Папа посадил меня в вагон вместе с какой-то тетенькой и сказал, что сам он пойдет в другой вагон, где станки. Но мне стало страшно, что тебя нет. Я вышла из вагона и пошла искать папу, чтоб вместе с ним поехать за тобой. А тут поезд пошел, и я осталась. Побежала домой. И вот жду тебя…

Тамара молча поцеловала дочь. А та спросила:

— Мы сейчас поедем? Да?

Мать вздрогнула от этого вопроса и словно про себя проговорила:

— Машины нет… Завода нет… Ничего больше нет…

Снова совсем близко раздался ужасающий взрыв. Показалось, что дом покачнулся. В столовой упал буфет. Со звоном разбилась посуда. Ветер рванулся в разбитые окна, и шторы зловеще заколыхались.

Тамара села на диван и, прижав к себе Лидию, беспомощно посмотрела по сторонам. Неужели это конец? Неужели кончилась жизнь, и так нелепо, из-за того, что ушел эшелон? Но, может быть, есть еще другие поезда? Может быть, лучше пойти на вокзал и ждать там? Да, конечно, она должна так сделать, должна спасти своего ребенка.

Схватив чемодан, Тамара стала укладывать в него вещи и сказала дочери:

— Сейчас пойдем на вокзал…

Снова взрыв, и такой оглушительный, что Лида прижалась к матери и заплакала, Тамара подошла к разбитому окну. Кругом горели дома, по улице бежали какие-то люди. Взрывы громыхали везде.

Нет, видимо, нельзя идти. Не пройти девятнадцать километров сквозь эту стрельбу и пожары. Вряд ли они встретят какую-нибудь машину, которая довезет их до станции.

Тамара Николаевна снова опустилась на диван. Лида сказала матери:

— Давай я вместо тебя буду укладывать вещи. Только я хочу взять вот этот альбом. Мне жаль оставить его фашистам.

Мать машинально стала перелистывать семейный альбом. Вот карточка — ей здесь восемнадцать лет. Вот она и Валентин в первый день их свадьбы. Лидочка — голый пухленький ребенок на белом покрывале. Дом, в котором они жили в Петрозаводске.

— А вот дядя Вейкко, — засмеялась Лида. — Какой он смешной…