Под грозой и солнцем

Ларинен еще в городе решил, что между домами надо оставить как можно больше деревьев. На него всегда наводили тоску поселки, совершенно лишенные зелени; он заговорил об этом с бригадирами. Кауронен поддержал его.

Размечая место под фундамент одного из домов, Николай сокрушенно сказал:

— Какая красивая береза! Жаль, что она мешает!

Издали береза напоминала большой веник, настолько она была густа и так низко, почти от самого корня начинались ее широко раскинувшиеся ветви.

Вейкко с болью вспомнил две березки, которые росли возле бывшего дома Ирины. Вспоминает ли она их?.. На одной из берез осталась глубокая рана… Вот здесь скоро вырастет дом. В нем будет жить чья-то семья, конечно, с детьми. И если эта березка останется расти, она запомнится им на всю жизнь.

— Давай перенесем дом метров на пять, — сказал Ларинен Николаю, — пусть береза останется под окном.

Когда Ларинен с бригадирами вернулся к костру, обед был уже готов. Мясной суп и кашу Вейкко ел через силу, но горячий чай выпил с большим удовольствием.

Палатки сооружали основательно. В них придется жить до тех пор, пока не будет построен первый дом.

Когда они были готовы, совсем стемнело. Небо заволокло тучами, заморосил дождик.

Ларинен почувствовал сильную усталость, его лихорадило. Он забрался в палатку и поверх одеяла натянул на себя еще брезент. Остальные готовили ужин и негромко разговаривали.

Усилившийся холодный ветер трепал крепко натянутую парусину. В шуме деревьев ясно чувствовалось дыхание осени. «Вот и лето прошло», — тоскливо подумал Вейкко. Ему казалось, что все хорошее, что он пережил, всегда было только летом. Вспомнилась Ирина в легком светлом платье. Если бы не было в его жизни таких летних дней, он сейчас легче переносил бы этот осенний холод и заунывный шум деревьев. Последние остатки лета — пожелтевшие листья — кружились в темноте осенней ночи и падали на холодную землю, чтобы навсегда скрыться под снегом. Лежа в темной холодной палатке, Ларинен хотел, чтобы скорее пришла зима, крепкие морозы, метели и большие сугробы.

В палатку вошел Николай и чиркнул спичкой.

— Вот ты где! — сказал он, с беспокойством взглянув на прораба. — Не заболел ли? Днем у тебя был неважный вид. — Он потрогал ладонью лоб Вейкко. — У тебя, брат, температура. Сейчас я принесу градусник.

На улице он громко спросил:

— Где у нас аптечка? Вейкко Яковлевич заболел.

Градусник показал почти тридцать девять. У костра зашумели. Кто-то советовал сейчас же отвезти больного в деревню, другие предлагали подождать до утра. Ларинен успокаивал всех:

— Чепуха! Немного простыл на проливе. Все пройдет. Дайте-ка мне лучше горячего чайку.

Николай продолжал рыться в аптечке:

— Сначала дадим аспирин и стрептоцид, а потом чаю.

Ховатта протестовал:

— Никаких репоцитов! Горячий, крепкий пунш и потеплее накрыться! Человек пропотеет, и вся хворь выйдет прочь. Уж столько-то и мы разбираемся в медицине!

— Сделай тогда пунш, — согласился Николай.

Вскоре Ларинен услышал непонятный шум и возню, что-то тащили по земле, шуршала парусина. Но пунша еще не несли.

— Что вы там делаете? — слабо выкрикнул Ларинен, но его никто не услышал.

Наконец Николай заглянул в палатку и сказал:

— Ну-ка, вставай.

— Куда?

— На новоселье. Мы тебе новый ночлег соорудили.

Ларинен с трудом встал и вышел на сырой, по-осеннему холодный воздух. Он увидел, что костер перенесен, а на его месте стоит маленькая палатка. Это могло прийти в голову только бывалым солдатам. От большого костра земля глубоко прогревается. И если разобрать костер, набросать толстый слой хвои и поставить палатку, то почти целые сутки в ней будет так тепло, что можно спать хоть в одной рубашке.

Ларинена тронула забота друзей, но он не сразу нашелся, чтобы поблагодарить их. Ему дали аспирин и горячий пунш. А одеял натащили даже больше, чем нужно. Вейкко пропотел и скоро уснул. Он уже не слышал, как кто-то заходил время от времени в палатку и поправлял на нем одеяла.

Утром Вейкко чувствовал себя лучше, хотя слабость осталась. Все ушли на работу. Ему был оставлен завтрак. Быстро поев, он тоже направился к рабочим.

Строители валили деревья и корчевали пни. Вейкко сразу же заставили вернуться в палатку. Он не успел даже заметить, что в бригаде Кауронена отсутствовал Нийккана Лампиев. Вечером он возвратился из деревни с фельдшером — черноволосой полной девушкой.

Она измерила температуру, послушала пульс и дыхание больного.

— Вы сможете дойти до деревни? — спросила девушка.

— Никуда я не пойду, — ответил он.

Ночью у Вейкко снова поднялась температура, но не такая высокая, как в прошлый вечер. Под утро он крепко уснул. Фельдшер сказала, что больной может остаться на месте при условии, если будет лежать в тепле. А если его состояние ухудшится, нужно сразу же доставить в деревню. Николай Кауронен взял ответственность за больного на себя.

— Что передать вашей матери? — поинтересовалась девушка. — Там беспокоятся о вашем здоровье.

— Передайте, что все в порядке, — ответил Ларинен.

Она уже собралась уходить, но, словно вспомнив что-то, в нерешительности остановилась около Вейкко.