Под грозой и солнцем

Юмор в бою, особенно в такой тревожной обстановке, — великая сила, неоценимое подкрепление. Бойцы громко засмеялись, посыпались шутки. Командир взвода воспользовался моментом и поднял нас в атаку. Это была нелегкая атака: темно, по пояс в снегу, лыжи под мышкой, дрожащий от очередей автомат в руке, град вражеских пуль…

Но противник не выдержал. Мы открыли себе проход. Потом вышло и наше тыловое охранение. Но вышли не все. Не хватало троих, среди них Захарова. Никто не видел и не слышал, погиб он или был ранен. Мы ждали, продолжая перестрелку. Пришлось послать товарищей на поиски. И, наконец, видим: навстречу нашей группе идет Захаров — живой, здоровый, тащит своего тяжелораненого командира. Ему помогает другой боец, легкораненый.

Я вспомнил, как перед походом, еще на отдыхе, между Захаровым и его командиром была серьезная стычка. Из-за оторванной пуговицы на гимнастерке и расстегнутого воротника. Сержант, строгий блюститель армейской дисциплины, сделал внушение. А Захаров… Не раз он отличался в боях, но не любил замечаний. Вступил в пререкания. Слово за слово — и пошло.

— Солдаты родины, говоришь?! — Захаров пришел в ярость. — Думаешь, у одного у тебя есть родина, а у меня ее нет!..

— Прекратить разговоры! Встаньте, как положено!

— Да пошел ты… — Захаров отвернулся и ушел. Не по-солдатски. Не по уставу. Стыдно было всем за него. Позор — да и только. А еще разведчик!

Теперь Захаров, в глубоком снегу волоча раненого сержанта, обрушился на нас:

— Да какие же вы!.. Своих оставляете! А еще разведчики!..

У Захарова за спиной был еще вещевой мешок, захваченный на поле боя у противника. Он сам распорядился содержанием трофея: кусок шоколада разделил раненым, хрустящий хлеб — всем поровну и с такой пунктуальностью, что ни на грамм никого не обделил.

Обратный путь был тяжелый, как всегда после дальнего похода. Усталые, голодные, все время начеку, мы по очереди тащили лопарские сани с ранеными.

А когда перешли рубеж обороны своих, силы иссякли, мы еле-еле добрались до своей землянки, до заслуженного отдыха. Отоспались, помылись и стали жить почти по-мирному. У нас была просторная, уютная, теплая землянка. На отдыхе всегда было весело. Захаров обладал хорошим голосом, но любил только грустные романсы. А танцевал лихо под баян. Да, мы даже танцевали в землянке! Для этого у нас была площадка — между печуркой и нарами квадрат метра полтора.

Каким-то образом до Захарова дошел слух, что он представлен к награде за боевые подвиги. Он недоверчиво, грустно усмехнулся, махнул рукой:

— Держи карман шире. Уголовников будут награждать! Дудки.

Захаров и еще четверо разведчиков пришли добровольцами на фронт прямо из заключения.

Мы возражали, все может быть. Что из того, что бывший уголовник! На фронте, как нигде, проявляются лучшие качества человека. Родина по достоинству оценит подвиги всех своих сынов. Но нет, не поверил Захаров нам, хотя очень ценил, что все мы, независимо от воинского звания и положения, по-товарищески делили и льготы и трудности жизни разведчиков. У нас был дружный коллектив, мы горой стояли за интересы и честь взвода, все были хорошими друзьями.

Как-то я спросил у Захарова, чем он думает заняться после войны. Он ответил откровенно:

— Чем? У вас своя профессия — у меня своя…

Он не скрывал, что после войны займется тем, что умеет.

Я шутя попросил, чтобы он продемонстрировал свое умение. Любопытно, мол, как это делается. Он обиделся:

— Товарищ младший политрук, мы не циркачи, не привыкли работать ради забавы.

Продолжались песни, шутки, танцы. Устали, сели на пары. Вдруг Захаров как ни в чем не бывало обратился к командиру взвода:

— Товарищ младший лейтенант, сколько времени?

— Пожалуйста… — Командир взвода растерялся: на руке нет часов, нет в кармане, нет ни на столе, ни на нарах.

— Вот они, — Захаров вынул часы командира из своего кармана.

— Как же так!.. — командир был в полной растерянности.

Захаров посмотрел на меня укоризненно и спросил с обидой:

— Забавно, товарищ младший политрук? Вы довольны?

Мне было неловко.

Потом — новые походы. Неудачи и успехи, потери и подвиги.

Захаров всегда оставался самим собой — буквально рвался на самые трудные задания. А потом Захаров получил орден Красной Звезды. Мы от души радовались, гордились. На столе в честь этого события появилось все, что могло быть на фронте для разведчиков. Веселились так, как только могут веселиться молодые, здоровые, сильные люди. Только один из нас не веселился. Был грустным, задумчивым, казалось, у него на душе тяжело, он что-то скрывает. Это был сам герой дня Захаров.

Ребята всячески старались встряхнуть его, заставляли петь, потом оставили в покое. Человек он гордый, чуткий, легко ранимый неосторожным словом. Мы не стали докучать ему вопросами, поняли — он думает о себе, о своем прошлом, о своем будущем. А это ему нелегко. Он должен сам сделать выводы, сам принять решение.