Под грозой и солнцем

Офицерский состав особого батальона — тоже «особенный». Прапорщик Сийвонен однажды ворвался на лошади в столовую и потребовал, чтобы его коня кормили наравне с солдатами. Он увлекался избиением подчиненных, особенно, когда был пьян.

Как-то он начал избивать всех, кого застал в одной из землянок. Кончилось тем, что утром его самого нашли без сознания в сугробе.

Командир батальона подполковник Лахденсуо разоткровенничался среди офицеров:

— Я сплю только обутый. В случае чего я надеюсь больше на свои ноги, чем на свой батальон.

…Солдат Вийтаниеми стоял на морозе, не чувствуя холода. Он думал о своей судьбе и судьбе своих товарищей. А репродуктор за линией фронта говорил о перспективах войны:

— Мы знаем, что вы мечтаете о мире. Мир наступит тогда, когда последний оккупант будет уничтожен или выброшен с нашей земли…

В эту ночь Вийтаниеми долго не мог уснуть.

«В самом деле, — думал он, — перспективы не радуют. В прошлом году обещали, что война кончится к уборке урожая, Советский Союз будет разбит, а великая Финляндия установит восточные границы на Урале. Война затянулась, русские приостановили наступление Германии и ее союзников и начинают накапливать силы…»

Вийтаниеми не был силен в истории, но знал, чем кончилось в начале восемнадцатого века могущество Швеции, кто спустя сто лет разбил французскую армию Наполеона, в каком огненном кольце русские большевики отстояли свою власть после революции 1917 года. Если они теперь сумели сорвать блицкриг и накапливают силы, то всем должно быть ясно, чем кончится эта война.

Вийтаниеми не хотел идти на фронт потому, что нынешний поход ему был ни к чему. Он знал, что как бы велика ни стала Финляндия, ему лично не перепадет ни одного квадратного метра земли. Его жизнь прошла в работе и в поисках новой работы; он не имел даже собственной крыши над головой и никогда не будет иметь. А теперь осталось погибнуть на фронте от пули или умереть от голода в тюрьме. А ради чего погибнуть? За что отдать свою жизнь? За родину? Родина есть родина, без нее жизнь теряет смысл. Но кто сказал, что родине нужна его, Вийтаниеми, смерть на чужой земле? Это говорят пастор, командир роты, офицер просвещения, генералы Рюти и Таннер. Они еще не родина. Они ничего не сделала для украшения родины своим трудом: ни плугом, ни топором.

Вийтаниеми никогда не занимался политикой, но он не принадлежал и к тем, которые считали, что за них должны думать офицеры и министры. Они за рабочего человека не будут думать. У них свои думы.

И тогда у него созрело решение, которое он исполнил в следующую ночь. Он пошел на пост со своим верным другом Ройвоненом. Да, они поняли друг друга с полуслова. Их поступок никто не может назвать трусостью. Трус не пойдет через минное поле под ярким светом то и дело вспыхивающих ракет.

И вот снова морозная ночь. Низко плывут облака, а за ними где-то угадывается луна. Опять говорит репродуктор из советских окопов.

— Внимание, внимание, я — Вийтаниеми. Я здесь, у русских. Кто знает меня, сделайте по выстрелу вверх…

В финских окопах замешательство, потом по всей линии батальона залпы и трассирующие пули врезаются в небо.

— Я так и знал — вы узнаете меня. И помните, я никогда не лгал, даже под пытками в тюрьме Коннунсуо. Я и здесь такой же, каким был всегда. Так вот слушайте. Здесь, в Красной Армии, со мной, военнопленным, обращаются куда лучше и человечнее, чем когда-либо в финской армии, и даже кормят нас лучше, чем вы питаетесь теперь.

С финской стороны раздалось несколько отрывочных очередей из автоматов.

— Какой это черт перебивает меня, — рассердился Вийтаниеми. — Не иначе, как прапорщик Сийвонен. Что, он опять напился? Заткните вы, ребята, ему дуло и отправьте выспаться. Дайте хоть раз солдату сказать правду. Я знаю вас почти всех. Где ты, Невалайнен, слышишь ли меня? А Кованен?.. — Вийтаниеми перечисляет фамилии своих знакомых и опять обращается к ним: — За что мы сидели с вами в тюрьме? За то, что не хотели быть баранами, которых ведут на убой. Нужна ли нам война? Подумайте. Это говорю вам я, такой же солдат, как вы.

Вийтаниеми сменяет Ройвонен. Он напоминает о первом «боевом крещении» батальона и говорит:

— Верьте мне, это еще не война. Настоящая война для вас будет впереди…

Ройвонен не успевает закончить; с финской стороны открывают такой шквальный артиллерийский огонь, что вокруг все бурлит и сверкает. Кажется, землянка, в которой мы сидим перед микрофоном, раскачивается, как утлая лодчонка.

Вийтаниеми спокойно закуривает и, стряхивая пепел с папиросы, поясняет:

— Этих артиллеристов ничем не убедишь. Они не из нашего батальона. Они — головорезы. К тому же стреляют с дальнего расстояния.

Мы представляем, из какой глубины ведет огонь тяжелая артиллерия. К тому же артиллеристы не могли слушать этой радиопередачи и не знали, по какой цели им велели стрелять.

Потом мы стали подытоживать результаты этого поединка.

Вражеские снаряды вдребезги разбили наши репродукторы, прикрепленные к веткам деревьев. Но какие думы и у скольких солдат вызвала наша радиопередача, — этого подсчитать мы не могли.