Под грозой и солнцем

Прежде всего финны принялись за четырехэтажное каменное здание, предполагая, что в нем находится наш наблюдательный пункт. Сперва взлетели трубы, причем с такой силой, что прошло несколько секунд, прежде чем куски кирпича упали на землю. Потом языки пламени и дым вместе с кусками раскаленного кровельного железа поднялись над крышей. Потом провалилась стена между окнами, и вскоре от всего здания остался только угол, выделяющийся уродливо торчащим клином.

Из-под хаоса камней, глины и битого кирпича вылезали перепачканные, оборванные, окровавленные люди. Появившийся оттуда Кябелев вытер рукавом лоб и громко тревожно звал кого-то из-под развалин. А потом, ссутулясь, пошел назад, к окопам.

Рота приняла бой. Ларинен находился здесь по делам политотдела. Но действовать ему пришлось автоматом.

Бились целый день. Отбивали одну атаку за другой. И выдержали. План противника прорвать оборону провалился. С тяжелыми потерями он отошел на исходные рубежи.

Большие бои шли на юге. О событиях на Масельгском направлении Совинформбюро сообщило лишь лаконично: «На Карельском фронте шли бои местного значения». А у Дуси глаза были красные, губы дрожали.

— С Василием что-нибудь? — встревоженно спросил Ларинен.

— Да нет, жив, здоров. А сколько людей погибло! Тяжело, товарищ старший лейтенант, очень!

А потом пошли опять почти мирные дни. Только окна порой звенели от разрывов шальных снарядов. Да иногда перекликались одиночные выстрелы и очереди из автоматов.

В политотдел приходили люди с разных участков — иные усталые, хмурые, другие радостные, возбужденные. На тихом участке фронта были свои радости и горести.

Иногда даже праздновать умудрялись — был бы повод. Ларинен получил звание капитана. На фронте к пирушке недолго готовятся. Кто-то принес консервы, кто-то раскупорил бутылку. Отцепили фляги от ремня. Что еще надо!

Ларинен вспомнил вдруг, как когда-то праздновали день рождения Тамары.

«Где же она теперь? — подумал Вейкко. — Наверное, на Урале, где же еще!»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вершины горы не было видно. Почти над самой головой нависал туман. Тамара Николаевна и Лида вышли из тоннеля с носилками, нагруженными камнем. Возле узкоколейки они сбросили камень на землю. Вдоль железнодорожного полотна поднимались груды мелкого камня, и здесь уже другие заключенные грузили камень в вагонетки.

Торопова поспешно вернулась в тоннель.

— Зачем ты так спешишь, мама? — спросила Лида.

Но мать снова начала торопливо нагружать носилки.

— Мне холодно, — прошептала она.

В потемках тоннеля стучали буровые машины. Электрические и карбидные лампы мерцали в тумане, бросая уродливые тени на мрачные стены подземелья. Под ногами текла холодная вода к штрекам, где люди, белые от известковой пыли, отбивали камни от массивной скалы. Одетые в полосатые брезентовые балахоны, заключенные напоминали сейчас каких-то страшных подземных жителей.

В ближнем забое, видимо, прекратили работу. Тамара Николаевна прислушалась.

Кто-то сказал:

— Новеньких привели. Распределяют…

У входа в тоннель стояла новая партия заключенных. Их только что привели, и теперь надсмотрщик, или «капо», как их здесь называли, подсчитывал прибывших, грубо ругаясь и толкая каждого, кто попадал ему под руку.

Их пришло около полсотни, этих новеньких. Они тоже были в полосатых балахонах, так же измождены и усталы.

Капо быстро распределил прибывших по группам и указал, что надлежало делать. Первой группе полагалось грузить камень в вагонетки. Второй группе, где были Тамара и Лида, велели таскать на носилках камни. А третья, наиболее многочисленная группа, была направлена на отбивку камней. Камни носили из тоннеля на открытую большую площадку. Здесь на узкоколейке стояли платформы. Железнодорожное полотно тщательно охранялось немцами. С другой стороны площадки был отвесный обрыв, пропасть.

Один из новеньких, долговязый неуклюжий парень, подойдя к краю скалы, страдальчески поморщился, посмотрев вниз:

— Ой, дна не видно! Не уйти отсюда…

Из тоннеля вышел старик Шабалин. Время и тяжкая работа оставили на нем свои следы. Старик поблек, кожа на его лице сухо обтягивала скулы. Круглая седая борода позеленела. Только глаза по-прежнему блестели.

Быстро подойдя к молодому парню, стоящему у обрыва, Шабалин торопливо и негромко сказал ему:

— Уйдешь, уйдешь, не сомневайся. Только лишь горя не допускай в свое сердце. Надейся, жди. — И совсем тихо добавил, погладив парня по голове: — Освободят…

Капо взмахнул своей резиновой дубинкой над головой старика, но тот, ловко отскочив, снова взялся за работу — стал деловито грузить камнем носилки.

Тамара сказала ему:

— Всякий раз вы лезете под его дубинку. Когда-нибудь он вас изувечит.

Сверкнув глазами, старик ответил:

— Так ведь надо же, Тамара Николаевна, немного посодействовать человеку в его отчаянии. А кто кого изувечит — это еще далеко не известно.

Заключенные, проходя с носилками мимо новеньких, торопливо и негромко спрашивали их:

— Что в России?.. Что на фронте?.. Верно ли насчет Сталинграда?

Новенькие так же тихо отвечали:

— Гонят немцев… Все хорошо… Под Сталинградом окружили их армию…