Под грозой (сборник)

мом деле, учит. Хорошее и плохое, легкое и тяже-

лое, важное и пустячное—все идет на пользу чело-

веку, шевелит в нем мысли, раскрывает смысл

и понимание жизни. Надо только уметь правильно

видеть и понимать... Вот и он, Антошка, многому

научился. Пусть его помяла за это шахта—это

пройдет, забудется, не останется, может-быть, и

следа; но то, -что осветило его душу, раздвинуло

мысли, раскрыло перед ним души и сердца других

людей,—это останется с ним вечно, не забудется

никогда...

Поезд бежал и бежал среди степи. Сумерки

сгущались, гасла заря. Промелькнули одна за дру-

гой две маленькие станции. Виднелись возле них

шахты. В одном месте показались вдали домен-

ные печи. Они пылали, точно гигантские факелы,

и долго стояло от них в степи зарево, как от пожара.

Взошел месяц, и степь ожила, посветлела. От

вагонов легли на землю длинные тени, побежали

рядом с поездом, и дым клубился над ними, как на-

стоящий. Где-то в стороне блестела вода—степная

река или пруд,—набегали и пропадали в голубых

сумерках темные рощи, поселки, шахты, хутора...

Антошка все смотрел в окно, где бесконечным

простором, тихо кружась, разворачивалась степ-

ная даль. Лунный свет нес в себе успокоение.

И в душе Антошки уже не было беспокойства, оно

улеглось, покрылось новым, бодрым настроением.

Он думал теперь о том, как он приедет домой.

Встретят его мать и сестры, обрадуются ему

крепко. И он расскажет им о своей жизни на руд-

нике, обо всем, что дала ему эта жизнь, и они

увидят, что он недаром ездил, недаром жил среди

чужих людей... А потом возьмется, как большой,

за домашние дела и будет ворочаться с ними, пока

не приедет отец... А там, может быть, его ожидает

что-нибудь новое, неизвестное, но хорошее,—

жизнь ведь велика, разнообразна, и много может

дать человеку...

Так думал Антошка, глядя на бесконечные,

плывшие навстречу поля. А когда месяц стал вы-

соко в небе, и забелел над степью туман, и много

станций промелькнуло в блеске вечерних огней,

Антошка положил под голову свою сумочку, лег

на лавку и закрыл глаза.

Колеса вагонов равномерно выстукивали—тра-

та-та, тра-та-та, точно лошадь звенела стальными

подковами.

И казалось Антошке, что скачет он по сталь-

ной дороге на волшебном коне в какие-то новые

края, где для него начнется новая лучшая жизнь,

полная понятного ему смысла и любимого труда,

и он уже не думал о шахте.

В МОРЕ.

1.

Из далеких заморских стран, на смену старой

ворчунье-зиме, шла весна. Первыми вестниками ее

были солнечные лучи, весело блеснувшие в синеве

неба, да теплый ветер, который, пролетая над

снежными полями, гудел:

— Проснитесь! Идет могущественная царица

жизни—весна.

Зима злобно косилась на юных пришельцев,

чуя в них сеятелей великой смуты, собирала

остатки убывающих сил и давила, давила, заме-

тая те робкие следы, которые оставляли вестники

весны.

Холодным и глубоким сном спала степь, плотно

укрытая снегом. Так же крепко спало и море, ско-

ванное непроницаемой твердой массой льда. Даже

лес и дорога, оба чуткие, изменчивые, с которыми

зиме всегда было много хлопот, не сбрасывали

еще своих зимних уборов.

Но вестники весны делали свое дело—будили

и призывали к жизни все, усыпленное зимой.

Первым проснулся лес.

Еще «акануне, точно желая усыпить внимание

зимы, он пышно обрядился в пушистый иней и

стоял так весь день. А на утро сбросил с себя кра-

сивый наряд, встал перед испуганной зимой с гроз-

ным, потемневшим лицом, весь окутанный синева-

той дымкой, и зашумел:

— Хочу тепла!

Вслед за лесом пробудилась и дорога, что про-

легала извилистой лентой через весь простор ско-

ванного льдом моря. Всю зиму ее попирали но-

гами лошади и люди, но она, терпеливая, перено-

сила все. Видит дорога, что лес зашумел и нахму-

рился, слышит над собой чьи-то призывные го-

лоса и изменилась, потемнела, раздвинулась, гото-

вая идти на смелый зов.

Только степь да море лежали в глубоком сне.

Но степь велика и ленива, не мало надо усилий,

чтобы разбудить ее, а море... о, море спало поне-

воле. Оно и радо бы зашуметь, всколыхнуться, но

слишком крепки были оковы, в которые заковала

его зима. И смутно роптало оно под льдом, зады-

хаясь и прося простора.

Береговые жители, занимавшиеся рыбной лов-

лей, нетерпеливо ожидали наступления весны.' Зима

была суровая, с сильными холодами и частыми

вьюгами. Выезжать в море на ловлю было трудно,

а под конец стало совсем невозможно. Некоторые

смельчаки, решившие наперекор всему продолжать

ловлю, поплатились за свою отвагу одни здо-

ровьем, а другие—жизнью. Иных унесло море на

разбитых ветром льдинах, уморив их голодом

и холодом, другие во время вьюги сбились с до-

роги и застряли в снегах, таких же глубоких и

зыбких, как пески пустыни, а над третьими нате-

шились вволю ветры и морозы.

Приходилось поневоле сидеть дома, а это для

рыбаков было истинным наказанием. Дома нечего

было делать. Хозяйства, с которым надо упра-

вляться, у них не было: баркас да сети—вот и все

хозяйство. А так как большинство рыбаков были

бедняки, перебивавшиеся кое-как со дня на день,

жившие только удачами ловли, то скоро к скуке

присоединились еще и заботы о куске хлеба.

Нужда подходила медленно, вкрадчиво, но неот-