Под южными небесами

-- Но гдѣ-же испанскіе-то костюмы? Вѣдь ужъ мы теперь въ самомъ центрѣ Испаніи, а я ничего испанскаго не вижу. Даже нищіе музыканты и тѣ играютъ не на гитарахъ, а на гармоніяхъ. Глаша, что-бы это значило?

Супруга молчала. Ей было не до того. Она была слишкомъ возмущена своимъ двухчасовымъ одиночнымъ заключеніемъ въ туалетномъ отдѣленіи.

Николай Ивановичъ обратился о костюмахъ съ вопросомъ къ монаху, который только-что кончилъ утреннюю молитву, которую читалъ по книгѣ. Монахъ внимательно вслушивался въ русскую рѣчь, отложивъ молитвенникъ въ сторону, но предлагаемаго ему вопроса не понялъ и смотрѣлъ вопросительными глазами.

-- Испанскіе костюмы... Костюмъ эспаньоль... Гдѣ они?-- повторилъ Николай Ивановичъ.

Монахъ развелъ руками и заговорилъ что-то, мѣшая русскія и испанскія слова, но что именно -- Николай Ивановичъ не понялъ. Супруга пояснила мужу:

-- Слышишь, онъ упоминаетъ Гренаду и Севилью?.. Значитъ тамъ.

-- А Мадридъ? Зачѣмъ-же мы ѣдемъ въ Мадридъ?

-- Да вѣдь Мадридъ столица, главный городъ. Какъ-же путешествовать по Испаніи и не видать столицы! Погоди. Увидимъ, можетъ быть, и въ Мадридѣ испанскіе костюмы. Хорошіе костюмы всякій носитъ по праздникамъ, а сегодня будни. Захотѣлъ ты хорошіе костюмы въ будни, при работѣ!

Поѣздъ побывалъ на станціи Аревало и понесся дальше. Проѣзжали по равнинѣ среди горъ. Попадались необозримыя вспаханныя поля. Кое-гдѣ пахали плугами на парѣ воловъ. Монахъ указалъ на виднѣвшуюся вдали цѣпь горъ и сказалъ:

-- Сіерра Авиля.

Онъ досталъ изъ корзинки бѣлый хлѣбъ, банку соленыхъ оливокъ и бутылку вина и сталъ предлагать все это супругамъ. Глафира Семеновна отказалась. Николай Ивановичъ, указывая на оливки, воскликнулъ: "Вотъ она настоящая-то ѣда!" и сталъ ѣсть ихъ вмѣстѣ съ монахомъ.

Промелькнули станціи Аданеро, Велайосъ. Вспаханныя поля исчезли и шла дикая мѣстность, усѣянная громадными каменьями, среди которыхъ то тамъ, то сямъ росли жалкія сосны. Мѣстность до того была изрыта и загромождена каменьями, что казалось, что какъ будто-бы сейчасъ только произошло изверженіе вулкана или была произведена цѣлая сотня хорошихъ динамитныхъ взрывовъ. Виды были печальные, угнетающіе душу. Показались новыя горы, сѣро-фіолетовыя. Монахъ указалъ и на нихъ и сказалъ:

-- Самосіерра... Бѣдна земля... Бѣдны люди...

Пробѣжали станцію Мингорія и дикость мѣстности сдѣлалась еще ужаснѣе. Проѣзжали пространства, представляющія ихъ себя какой-то хаосъ изъ нагроможденныхъ другъ на друга скалъ съ самой жалкой хвойной растительностью. Жилья было совсѣмъ не видать. Монахъ посмотрѣлъ на часы и сказалъ:

-- Авила... Фонда... Хороша фонда.

При словѣ фонда онъ блаженно улыбнулся и прибавилъ:

-- Кафе пить будемъ. Сси? Хороша кафе... Дессаюно... Какъ дессаюно на русски? Дессаюно...-- вспоминалъ онъ и, тронувъ себя по лбу пальцемъ, проговорилъ:-- Зав-тракъ, зав-тракъ... Сси?

-- Завтракъ... Завтракъ...-- поддакнулъ ему Николай Ивановичъ.

Монахъ вдругъ спросилъ его:

-- Ви русски лубитъ лукъ?

-- Еще-бы! Первое удовольствіе.

-- Можно кушать здѣсь лукъ съ фаршъ. Хорошо... Охъ, хорошо!

Монахъ даже закрылъ глаза отъ удовольствія.

Поѣздъ убавлялъ ходъ. Подъѣзжали къ станціи Авиля.

LX.

Было 8 часовъ утра. Въ Авилѣ пили утренній кофе. Станціонные лакеи, очевидно, недавно только проснувшіеся, съ немытыми лоснящимися лицами, заспанными глазами и въ туфляхъ, надѣтыхъ на босую ногу, наливали въ большія чашки изъ жестяныхъ кофейниковъ кофе, смѣшанный уже съ молокомъ, и клали около каждой чашки по сдобной булкѣ въ видѣ толстой палочки. Лысый хозяинъ буфета въ очкахъ и съ папироской въ зубахъ ходилъ съ мѣдной чашечкой и собиралъ съ потребителей деньги. На отдѣльномъ столикѣ надъ керосиновыми грѣлками что-то разогрѣвалось на металлическихъ тарелкахъ. Это были фаршированныя мясомъ громадныя луковицы, о которыхъ мечталъ монахъ, еще только подъѣзжая къ станціи Авиля. Монахъ тотчасъ-же набросился на нихъ и взялъ себѣ на тарелку три штуки. Взялъ и Николай Ивановичъ одну луковицу, говоря женѣ:

-- Наконецъ-то добрались до чего-то настоящаго испанистаго.

Сидя рядомъ съ Глафирой Семеновной, монахъ съ какимъ-то звѣрскимъ аппетитомъ ѣлъ луковицы, одолѣлъ двѣ изъ нихъ, третью завернулъ въ бумагу, спряталъ въ карманъ рясы и сталъ пить кофе.

Николай Ивановичъ одолѣлъ только полъ-луковицы, отодвинулъ отъ себя тарелку и произнесъ:

-- Ничего... Такъ себѣ... Только ужъ очень испанисто. Весь ротъ сожгло.

Здѣсь-же на станціи ему пришлось увидать и первую гитару въ Испаніи. На ней перебиралъ струны и пѣлъ слѣпой нищій, что не мѣшало ему назвать Николая Ивановича словомъ "кабалеро", когда тотъ молча подалъ ему мѣдную монету.

-- Только потому и подаю ему, что первая гитара,-- сказалъ Николай Ивановичъ женѣ.

Поѣздъ опять помчался. Вошелъ кондукторъ и зажегъ огонь въ купэ. Монахъ пояснилъ:

-- До Эль-Эскоріаль -- шестьнадесятъ тунель...

-- Боже мой! Значитъ, опять въ темнотѣ поѣдемъ,-- вскричала Глафира Семеновна.-- Какъ это несносно! Что это за дорога такая, что почти вся подъ землей!..

-- Два часи -- и мы въ Мадридъ,-- продолжалъ монахъ.