Под южными небесами

-- Падре! Проснитесь! Малеръ! Несчастіе! Жена пропала! Ma фамъ пропала! Эспоса пропала! Пердю...-- кричалъ онъ, пуская въ ходъ русскія, французскія и нѣмецкія слова и теребилъ монаха за рукавъ его рясы.

Монахъ открылъ глаза и сталъ чесать грудь, шевеля запекшимися губами и безсмысленно смотря на Николая Ивановича. Тотъ продолжалъ:

-- Отче! Вы видите... жена пропала... Ma фамъ пердю...

-- О!? Жена-а?-- протянулъ монахъ и поднялъ брови.

-- Да, да... Жена... Эспоса... Моя эспоса... Вуаля... Ея нѣтъ...-- разводилъ руками Николай Ивановичъ.

-- Когда? Куда? Куда жена?-- спрашивалъ монахъ.

-- Не знаю... Же не се па, когда... Я спалъ... Же дорми... Проснулся и ея ужъ нѣтъ. Должно быть, гдѣ-нибудь на станціи осталась.

-- Сси... Сси... Сси...-- бормоталъ монахъ и поднялъ брови еще выше.

-- Что тутъ дѣлать, падре? Она безъ билета... Безъ денегъ... Санъ аржанъ...

Николай Ивановичъ былъ блѣденъ, какъ полотно.

Монахъ отвѣчалъ не вдругъ. Онъ вынулъ табакерку, понюхалъ табаку и предложилъ сдѣлать то-же самое Николаю Ивановичу. Тотъ чуть не вышибъ у него табакерку, замахалъ руками и закричалъ:

-- Подите вы въ чорту! До табака-ли мнѣ, если у меня жена пропала!

-- Жена... Жена... Сси...

Монахъ вынулъ красный фуляровый платокъ и сталъ систематически сморкаться. Высморкавшись, онъ свернулъ его въ трубочку, потеръ имъ подъ носомъ и, ужъ совершенно придя въ себя, отвѣчалъ:

-- Телеграфъ... Телеграфитъ... Надо телеграфить...

-- Да, да... Надо телеграфировать. Больше нечего... Но какъ? Куда? И наконецъ, я не знаю испанскаго языка. Голубчикъ, падре... Составьте телеграмму... Экриве... Экриве, а я заплачу... Пожалуйста... Же ву при...-- схватилъ Николай Ивановичъ монаха за руки и сталъ ихъ потрясать.

-- Сси... Сси...-- отвѣчалъ монахъ.

-- Надо скорѣй... Ради Бога, скорѣй... А то она, несчастная... одна... Одна на станціи. Вы не разсердитесь, падре, что я васъ давеча за табакъ къ чорту послалъ... Это я отъ раздраженія... Пожалуйста пардонъ...

Монахъ покачалъ головой и спросилъ:

-- Какой станціонъ?

-- Почемъ-же я-то знаю! Проснулся, и ея нѣтъ. Ахъ, Боже мой! Боже мой! Что только и будетъ. Бѣда!

Николай Ивановичъ схватился за голову и опустился на диванъ.

Монахъ, не торопясь, полѣзъ въ чемоданъ, открылъ его, вытащилъ оттуда записную книжку съ карандашомъ и сталъ составлять телеграмму. Но черезъ минуту онъ оставилъ это занятіе, взглянулъ на Николая Ивановича пристальнымъ взглядомъ съ приподнятыми бровями, тронулъ его за плечо и проговорилъ:

-- Добри другъ... Ни не плакай... Я хочу сказать... Е раз-бой-никъ? Какъ жена ваша... мадамъ въ раз-бой-никъ?

-- Что? Жену украли разбойники? И это возможно Боже мой! Да что-же это!

Николай Ивановичъ вскочилъ съ мѣста и вытянулся во весь ростъ, закрывъ ладонью влажные глаза. Монахъ закрылъ записную книжку и проговорилъ, отложивъ ее въ сторону:

-- Тогда нѣтъ телеграммъ... Надо жандармъ...

Николай Ивановичъ всплеснулъ руками и воскликнулъ:

-- Но неужели-же мы такъ крѣпко спали, что не слыхали, какъ въ купэ влѣзли разбойники и взяли женщину? Нѣтъ! Этого не можетъ быть.

Онъ отрицательно потрясъ головой. Монахъ посмотрѣлъ на него пристально и, тыкая указательнымъ пальцемъ въ грудь сначала его, потомъ себя, произнесъ:

-- Ты былъ пьянъ... Я былъ пьянъ... Раз-бойникъ пришла и...

-- Невозможно этому быть. Она-бы закричала и мы тотчасъ-же проснулись-бы... Вы не.знаете, падре, какой у нея голосъ... Она закричитъ, такъ мертвый проснется.

-- А я сплу... Я сплу при музикъ... Я сплу при пѣніе... Я сплу...

Монахъ махнулъ рукой.

-- Да я-то проснулся-бы, падре. Впрочемъ, развѣ одно: она вышла изъ вагона на платформу, а ее тамъ на платформѣ разбойники схватили. Тамъ... Вы понимаете?

Говоря это, Николай Ивановичъ дѣлалъ пояснительные жесты.

-- Сси, сси...-- кивнулъ ему монахъ и прибавилъ:-- Телеграммъ есте... Надо статіонъ... Надо говоритъ съ жандармъ...

-- Умоляю васъ, падре, умоляю: поговорите, похлопочите... Ахъ, помоги-то Богъ, чтобы это какъ-нибудь благополучно устроилось!

Монахъ торжественно указалъ на потолокъ купэ, то-есть на небо. Николай Ивановичъ черезъ минуту спросилъ дрожащимъ голосомъ монаха:

-- А если она, падре, въ плѣну у разбойниковъ и ее выкупать придется... Я про жену... Сколько за нее разбойники денегъ запросятъ? Вѣдь, поди, страсть что заломятъ!

Монахъ не понялъ и смотрѣлъ на него вопросительными глазами. Тотъ сталъ пояснять:

-- Сколько денегъ... динеро... аржанъ... Комбьянъ динеро пуръ ма фамъ?..

-- А! сси... сси... Динеро... Денга... Сси... Жена... Діесетъ тысяча... Двадесять тысячи... Я не знай.

Монахъ развелъ руками.

-- О, Господи! Да гдѣ-же я такія деньги возьму! Несчастіе!-- схватился за голову Николай Ивановичъ.

Поѣздъ убавлялъ ходъ и приближался къ станціи. Монахъ отворилъ окно и выглянулъ въ него.

-- А ля Квинесъ...-- произнесъ онъ названіе станціи.

-- Хлопочите, падре... Пожалуйста хлопочите на станціи... Телеграммы... жандармы... Вотъ деньги на телеграммы... Ахъ, дай-то Боже! Помоги Господи!-- говорилъ Николай Ивановичъ и совалъ монаху золотой.