Читаем Под каждой крышей свои мыши полностью

Размышляя о стукачестве, Яна вспомнила, что оно было весьма популярно и в ее старой библиотеке среди некоторых индивидуумов. Увы, человеческая природа неизменна. Но там у нее были хорошие друзья, в самом коллективе и за его пределами, да и половина педагогов и студентов здоровались в корридорах, едва ее завидев. А здесь она продолжала оставаться аутсайдером... Сама Яна никогда не настаивала на сближении в силу своих личных качеств. Для коллег она была абсолютно "иностранной". Нельзя сказать, что ее обдавали холодом - напротив, большинство библиотекарей и студентов ей широко улыбались при встрече, спрашивая, как она поживает. Эти формальные этикетно--вежливые формулы ее не могли провести. Ведь что бы Яна ни говорила в присутствии хотя бы двух сотрудниц, они избегали смотреть ей в глаза, а пялились друг на друга, едва ли не перемигиваясь. Мартин ей обьяснял, что это обычно означает, что люди чувствуют себя неловко в ее присутствии. "Как странно,-- думалось Яне,-- в России у меня обычно не возникало проблем в общении с людьми, по крайней мере на работе. А здесь общение с русскоговорящей общиной города Сакраменто меня не привлекает - уж слишком разные мы с теми, кого мне довелось встретить; Анечка и отец Георгий - далеко, в Лос-Анджелесе, некоторые друзья родителей разбросаны по городам Америки и Канады, а мои древние подружки остались в России. Не хватало мне только нарваться на бывшую свекровь -- а ведь она совсем недалеко, в двух часах езды от нас, и мечтает со мной поговорить". Так что отчужденность сотрудников ee задевала, несмотря на надежного, душевного Мартина рядом. В голове прокручивалось: "И печальней всего на свете знать, что кто-то тебя не любит, -- Хуже старости и болезни убивает нас нелюбовь..." Все их знакомства были шапочными, без эмоциональной вовлеченности. В своем доме Яна пару раз устраивала обед для ближайших коллег Мартина. Было мило, но как-то невнятно: посидели, разошлись и к себе их с Мартином ни разу не позвали. У нее создалось впечатление, что ее мужу завидуют: молодая красавица жена и прелестный сын да и как педагог он один из самых сильных. Некоторые из сослуживцев Мартина жили одиноко. У иных семейный союз трещал по швам. -- Ты знаешь,что странно? Здесь у нас с тобой нет людей, к которым можно просто заскочить без предварительного сговора, без приглашения, разве что к Мине... Нам наносят визиты, и мы иногда. Я, конечно, в Питере старалась не злоупотреблять дружбой и не вваливаться в дома к друзьям без предупреждения, но самым близким могла позвонить в любое время суток и меня выслушивали , -- грустно сетовала Яна Мартину. Но я не жалуюсь, пойми меня правильно - кроме тебя мне никого не надо! Ты - мое все! Просто констатирую факт, как говорится... -- Я как раз надавно размышлял об этой самой diversity... С одной стороны, это прекрасно, здорово, когда в одной стране мирно уживается столько национальностей. Но с другой... ведь, по большому счету, им нет никакого дела друг до друга, и все до ушей набиты всевозможными предрассудками и стереотипами: мол, ты не такой, как мы, и плевать на тебя. Это так разьединяет людей, так глубоко сидит и так печально... Яна уже давно поняла,что всякая критика американских реалий, исходящая от нее, здорово ранит патриотические чувства Мартина. Другое дело, когда он высказывался сам по тому или иному поводу.

* * *

Тем временем в библиотеке их заставили переучиваться работать на абсолютно новой компьютерной програме "Миллениум", напоминающей Яне старую консерваторскую систему "Колибри". Забавно то, что из всех отделов только в серийных смогли освоить новую программу вовремя, остальные же отбрыкивались, обвиняя ее во всяческих неудобствах и сводя с ума библиотечных компьютерщиков. Отдел комплектования же во главе с руководителями Диком и Доннеллой еще несколько лет продолжал "сидеть" на старой программе, и администрация библиотеки была бессильна что-либо изменить (хотя навряд ли их это волновало). Яна же сразу начала использовать только "Миллениум" и на 3-м, и на 5-м этажах. "Мне написала подруга,что в консерваторской библиотеке нашли скорый способ заставить некоторых товарищей подсуетиться и выучиться работать в новом режиме. Замдиректора просто обьявила, что тот, кто не переучится, не будет получать премиальные. Все было просто",-- поделилась она с Мартинoм.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман