Под красной крышей

Он успел ухватить мысль и притормозить ее, как зарвавшуюся лошадь. О Ермолаеве он знал сейчас немногим больше, чем в первый день знакомства, но Марк чувствовал, что ему не терпится узнать об этом человеке все. И никто не мог открыть ему этого, кроме Кати.

Ее звонок слился с последним, шестым, ударом часов, когда Марк то ли с досадой, то ли с облегчением уже решил, что она не придет. Театрально распахнув дверь, он застыл перед нею в поклоне. Катя скользнула мимо и преувеличенно оживленно защебетала:

– Ах, мои лошади мчались как угорелые! Ветер унес мою новую парижскую шляпку с серебристой вуалью, и одна перчатка угодила под колесо экипажа. И еще туфелька! Моя хрустальная туфелька погибла под кирзовым сапогом какого-то мерзкого денщика!

Марк, не выдержав, расхохотался, хотя позже фраза о мерзком денщике показалась ему неприлично двусмысленной.

– Ну, ты готов, мой юный паж? – произнесла Катя уже другим, деловым тоном набирающего опыт референта. – Где твой плащ? Там ветрено. Пойдем, я покажу тебе свои любимые места.

– Какие в этом городе могут быть любимые места? – с удивлением сказал Марк, но она не ответила и поманила его за собой с загадочной улыбкой непредсказуемой феи.

Они бегом спустились по лестнице, – Катя опять, вопреки всем правилам, первой – и, громко хлопнув тяжелой дверью на добротной пружине, выскочили во двор.

– Вот! – выдохнула Катя, внезапно остановившись. – Это один из уютнейших дворов в нашем городке. Когда моя сестра вышла за твоего отца и поселилась здесь, я была совсем еще девчонкой и часто тайком приходила сюда.

– И что же в нем особенного? – недоверчиво спросил Марк. – В Европе-то, я думаю, дворики почище будут. Тебе не тяжко было возвращаться оттуда в родной свинарник?

Катя не стала возмущенно таращить глаза и бить себя кулаком в грудь. Взяв племянника под руку, она медленно повела его через двор, засаженный старыми могучими тополями, выискивая взглядом крупные сухие листья и с удовольствием наступая на них.

– Не поверишь, но я ужасно соскучилась, – со смешком ответила Катя и смущенно скривила губы. – Мы прожили там несколько лет, и все это время меня не оставляло ощущение, что я сплю и рискую проспать всю жизнь. А мне хотелось жить…

– Стоять в очередях, выслушивать гадости в свой адрес от любого торгаша, вдыхать аромат переполненных помоек, – с готовностью подхватил Марк.

– Ну и что? – запальчиво воскликнула Катя. – Зато я не скрываю того, что я русская. Знаешь, мне все время казалось, что стоит пожилым немцам, обычным прохожим, узнать мое имя, и они возненавидят меня.

Марк не сразу понял:

– Ну как же! Кать-ю-ю-шя!

– Ничего смешного! Ты и представить не можешь, каково это – постоянно чувствовать себя чужим в стране, в которой живешь.

Ему хотелось сорвать с нее маску страдалицы и крикнуть прямо в лицо: «Да я чувствую это уже семнадцать лет!» но Марк решил, что вчера и без того слишком разоткровенничался.

К счастью, Катя сама решила перевести разговор.

– Летом здесь всегда было множество одуванчиков, таких огромных, с длинными стеблями, – вспомнила она, оглядываясь.

– Их и сейчас бывает целое море…

– Я делала толстые венки в два ряда…

– К твоим волосам пойдет желтый цвет.

– А к глазам – голубой. Твой отец, когда сватался к Светлане, подарил мне такой прозрачный голубенький сарафанчик. Я его очень любила.

– Отца или сарафан? – со смехом уточнил Марк, но Катя почему-то рассердилась.

– Щенок! – прикрикнула она и вырвала руку. – Не смей даже думать такого!

Ошарашенный ее внезапной вспышкой, Марк принялся оправдываться:

– Но, Катя, я же пошутил! Я ничего такого и не имел в виду. Ну, пожалуйста, Катя…

«Будто она моя женщина, и я нечаянно обидел ее. Со стороны это должно выглядеть именно так». – Марк незаметно огляделся. За ними наблюдали только дети с деревянной горки, которые вряд ли стали бы делать какие-то предположения.

– Да ладно, – снизошла Катя и подмигнула: – Грех сердиться…

Она не договорила, и Марк принялся гадать: какое же слово осталось недосказанным? Дурак или ребенок? И не мог решить, что для него обиднее. Катя между тем снова погружалась в воспоминания.

– Возле того дома мы с подружками однажды нашли щенка. Кто-то сказал, что он упал с балкона третьего этажа, но хозяева его так и не отозвались. При падении бедняга что-то здорово повредил, хотя переломов не было, но у него все время мелко тряслась голова. Как у старичка… Мне было его так жаль, просто не представляешь! Мы понесли его к ветеринару, а тот предложил поставить щенку укол. Я тогда даже не сразу поняла, о каком уколе идет речь. А когда дошло, у меня что-то взорвалось внутри. Это я теперь такой мирный человек, а в детстве характер был – ого-го! И я заявила ему: «Себе ставь, дурак несчастный!» Представляешь? Почему – дурак несчастный?

– А что стало с щенком? Ему отрубили голову?

Катя вздрогнула и брезгливо сморщилась:

– Ты что? Как это – отрубили голову? Зачем?

– Как зачем? Из собаки можно сделать массу полезных вещей: шапку, шашлыки, пельмени… Что еще?

– Малыш, ты издеваешься надо мной, да? – с подозрением спросила Катя и опять отстранилась.