Под красной крышей

Но Катя остановила его:

– Ну что ты! Какой же сейчас крайний случай? Мы просто гуляли под дождем и оказались в этом квартале.

– Ты любишь гулять под дождем? – Никита смотрел на Марка поверх ее головы.

Мальчик дернул плечом и отвернулся. «Господи, что я делаю? Зачем?» – Никита сцепил за спиной длинные пальцы и сжал их так, что от боли зашлось сердце.

– Марк вспомнил, что ты обещал прочесть его рукопись, и мы заглянули узнать твое мнение. Стоит ему участвовать в конкурсе?

– Рукопись… Черт, я и забыл о ней. Марк, может, ты забежишь ко мне завтра?

– Нет, – не раздумывая, ответил Марк, по-прежнему глядя в сторону. – Я не смогу.

– Ты можешь занести ее мне, – великодушно предложила Катя, наконец-то справившись с плащом.

– А что, твой офицер уснул на посту?

Он сам испугался прозвучавшей в его голосе злобы, но Катя ничего не заметила. Потянув за руку племянника, она осторожно вошла в комнату и остановилась, удивленно озираясь.

– Все те же обои? – недоверчиво произнесла она и провела по стене ладонью. – Как это возможно, Ник?

– Ник? Это ваше студенческое прозвище? – осмелился заговорить Марк.

– Вроде бы. Раз Катя так говорит.

– А разве ты сам этого не помнишь?

– Я обещал вам кофе с ромом. Это быстро, у меня в термосе всегда горячая вода.

– Ты все так же хлещешь по пять чашек в день?

– Ну что ты! Гораздо больше…

Из совмещенного с кухней коридорчика Никита слышал, как они разговаривают о чем-то вполголоса, и шепот их то угасал, то набирал силу крика. Вернувшись, он обнаружил в них перемену: оба казались рассерженными, то ли друг на друга, то ли на него. Медленно приблизившись, Никита постарался как можно аккуратнее поставить поднос на письменный стол, но кофе все же выплеснулся и неприглядными пятнами задрожал на белых блюдцах.

– Вы не беспокойтесь, – сказал Марк, бесшумно размешивая сахар, – мы скоро пойдем. Кате нужно забирать дочку.

– Да-да, – бросила Катя и сердито скосила на племянника глаза. – Я помню. Ты, Ник, прости, что потревожили тебя, не нужно было этого делать. Конечно, ты еще не мог прочесть рукопись. Но конкурс ведь уже в субботу? Ты успеешь? Вот мой номер. – Она быстро написала несколько цифр на листочке из лежавшей на столе стопки. – Позвони, когда прочитаешь. Может, Марк еще успеет что-нибудь поправить.

Слова сыпались как мелкие монеты – шумно звеня и мало знача. Хотелось остановить их поток, чтобы прозвучало наконец-то, ради чего Катя пришла. Но он не мог коснуться ее губ.

– Мы пошли, – тоненько выкрикнула она и испуганно замолчала.

Марк вскочил и подал ей руку. Его жест был по-мальчишески старателен, но уже исполнен достоинства. Встретившись с Никитой взглядом, он сердито прищурился, но голос его прозвучал все так же вежливо:

– Извините, что мы явились так некстати. И вообще… Я думаю, мне лучше забрать рукопись, вам не до того.

Отчаянное «Нет!» прозвучало на два голоса. Марк растерянно поглядел на обоих и застенчиво, по Катиному, улыбнулся.

– Даже не думай, – стиснув на прощание руку мальчика, внушительно произнес Никита. – Это, конечно, свинство с моей стороны, но я ужасно чувствую себя с похмелья. Не до стихов, знаешь ли… Я обязательно прочитаю и сегодня же. Было бы лучше, если б ты все же зашел, и мы поговорили бы…

– Ты что, боишься мне позвонить? – насмешливо спросила Катя, отбирая у него свой плащ. – Ради бога, решайте свои дела сами.

– Нет у нас никаких дел, – твердо сказал Марк и на этот раз не отвел взгляда. – Вы же не отец мне, чтобы возиться со мной…

Уже заперев дверь, Никита почувствовал, что последняя фраза прозвучала полувопросительно, а он не уловил этого. Его сбила Катя, опять заговорившая о каком-то звонке, и он, не слушая, все же отвлекся и ничего не успел понять. Ему захотелось побежать следом, остановить этого мальчика… Но что он мог сказать ему? И вряд ли Марк захотел бы слушать…

* * *

Из-под руки учителя легким дымком осыпался мел. Марк, не отрываясь, глядел на эту руку – поднятая, она помолодела. Вены спрятались, затушеванные старческими кофейными пятнами, но стоило учителю вернуться за стол, рука снова вспухла уродливыми синими жгутами.

«Почему вы не уходите на пенсию?» – много раз ласково спрашивал Марк, заранее зная ответ.

Старик начинал судорожно отряхивать поношенный синий пиджак: «У меня трое внуков, вы же знаете, Марк. Моя дочь, бедняжка, была вынуждена уйти от мужа. Такой, знаете ли, разбойник попался! И кто их теперь должен кормить? Конечно, ее папа, кто же еще? Вот я и кормлю».

Илья Семенович был единственным учителем, обращавшимся к старшеклассникам на «вы». Они привыкли к этому так легко, что, когда учитель случайно кому-то «тыкнул», дело едва не дошло до скандала. Но, как понял Марк, оговорка старика была только поводом.

– Не может еврей преподавать русскую литературу, – громко произнес в тот день Усольцев, едва за учителем закрылась дверь. – Не имеет права. Должны же быть хоть какие-то моральные нормы? Что хорошего он может сказать о русском писателе?