Под красной крышей

– Ты меня удивляешь. Ты ведь не глупый мальчик, должен бы знать, что любят ни за что. А часто вопреки всему.

– Ты о Ермолаеве? Мать кое-что поведала мне о вашей жизни…

– Ах вот как! – неопределенно сказала она и замолчала.

Не произнося ни слова, она миновала мокрую аллею, по привычке пробегая глазами фамилии, значившиеся на тусклой меди круглых табличек, укрытых тяжелыми после дождя ветвями голубых елей, которые высадили указанные герои. В детстве Марк был уверен, что рано или поздно в этом ряду появятся и их фамилии, но власть не считала многолетний выход на сцену подвигом, и никто не предложил посадить Льву Бахтину свое дерево.

Словно угадав его мысли, Катя с гордостью сказала:

– А я посадила много деревьев. Мы зарабатывали всем классом деньги на выпускной бал. Тогда не зазорно было работать, а коммерция называлась спекуляцией.

– Мы хотели зайти в чайную, – напомнил Марк, пытаясь расслабиться, чтобы унять дрожь, и Катя с готовностью откликнулась:

– Да, да, я помню.

– Мать назвала его сумасшедшим… И жестоким.

Катя вскинула голову, и лицо ее озарилось решимостью.

– Слушай, – беззаботно воскликнула она, будто ухватив случайную мысль, – а давай мы зайдем к нему, а? К Никите. Не выгонит же он нас, в самом деле! За Аней мне нужно к восьми. Еще и чайку успеем попить!

– Ты мазохистка, да?

– Мазохистка?

– Только давай поторопимся, – сказал Марк, не дожидаясь ответа. – Я совсем продрог от этого дождя.

* * *

Сегодня в раковине звучали новые мотивы. Всю свою безумную жизнь Никита Ермолаев мечтал о море, но самое безумное, на что он оказался способен ради мечты, – это окружить себя ракушками. Вначале это забавляло, потом стало угнетать. Никита постепенно пришел к выводу, что слушать голос моря через раковину все равно, что заниматься сексом по телефону.

Когда-то он начал писать для того, чтобы создать собственный Зурбаган и укрыться там вместе с Бегущей по волнам. Ему даже почудилось, будто он нашел ее наяву, но видение растаяло как морской мираж.

«А бывают ли морские миражи?» – усомнился он и, не найдя ответа, опять приложил раковину к уху.

Ее имя должно было звучать как зов прибоя – Марина. Но сестра назвала ее иначе. И еще сестра сказала: «С этим ничтожеством ты никогда не выберешься из нищеты». Катя уже забыла эти слова, а он запомнил, как запоминал все обиды. Он перебирал их ночами, уподобляясь Скупому Рыцарю, и отмечал, что самые крупные подарены ему Катей.

Суровая темноликая Светлана, как и положено старшей сестре, оказалась права. Все, что им нажито за эти годы, – два десятка ракушек, в которых глуше и глуше звучит зов Зурбагана. Какое имя он дал бы своей стране? Маленькой солнечной стране с теплыми мостовыми… Единственным законом в ней была бы просьба: всем жителям ходить босиком. Тогда они научились бы чуткими ступнями читать следы друг друга. И кто-нибудь промолвил бы, глядя Никите в спину: «Уж не захворал ли он? Его следы нынче обжигают ноги». А другой бы ответил: «Нет, он здоров. Просто его опять настигла Бегущая по волнам».

«Она никогда не видела моря», – вдруг вспомнил он с удивлением и тут же рассердился на себя: опять ему вздумалось забыть, что десять лет Катя прожила без него. Во время недавней встречи в театре, когда Никита вдруг увидел ее среди зрителей, его обожгло ужасом. Эта шикарная женщина не имела ничего общего с его Катей, она поглотила ее, как ненасытная стихия, и приходилось как следует напрячься, чтобы разглядеть знакомые черты сквозь толщу лет. Но вдруг сидевший рядом с Катей мальчик повернулся…

Раковина была безутешна. Ее скорбная песнь о погибшей безымянной стране звучала сегодня особенно. В ней слышался скрип корабельных канатов и нервные щелчки парусов на ветру. Корабль шел к берегу. Нет, он бы не стал использовать алый шелк. Придумал бы что-нибудь свое. Если бы кто-нибудь ждал его… Хоть кто-нибудь…

Ему захотелось снять с полки вторую раковину и заткнуть оба уха, чтобы не слышать стука в дверь. Но это могла быть его мать, она часто наведывалась к нему, и всякий раз Никита послушно открывал.

Он швырнул ракушку на диван и пошел отпирать. В первую секунду его охватило паническое желание захлопнуть дверь. Желание не должно сбываться так скоро. Они оба недостаточно страдали…

Из-за спины Марка выступила Катя, умоляя темными, как предгрозовое море, глазами.

– Прошу, – произнес Никита, отступая. – Как удачно, что вы меня застали, я как раз собирался на дежурство.

Катя застыла, переступив одной ногой через порог, и вопросительно взглянула на него снизу. Теперь Марк хмуро топтался позади, бряцая острым шпилем зонта. Никите показалось, что его слова обрадовали мальчика – его красивые губы неудержимо расползлись в улыбке.

– Да раздевайтесь же, – беспомощно произнес Никита, недовольный собою. – Вы промокли… Кофе с ромом – вот что вам сейчас необходимо.

– Но ты же уходишь, – холодно напомнила Катя, теребя верхнюю пуговицу плаща. – Кажется, мы не вовремя.

«Ты пропадала десять с лишним лет, чтобы явиться в тот момент, когда я спешу на службу».

Вслух он произнес:

– У меня еще куча времени. В крайнем случае я могу и опоздать.