Под красной крышей

– Издеваюсь? Да бог с тобой, Катя! Разве ты не знала, что все это случается сплошь и рядом? Днем собак отстреливает милиция, по ночам – голодные. Ты не знала?

Нехотя Катя призналась.

– Знала, конечно.

– А я не знал! – Он судорожно взмахнул руками, как обезумевший от дьявольской какофонии дирижер. – Не знал, и все тут! Вот болван, да? Но теперь-то я знаю!

– Успокойся, – жестко приказала Катя и вытянула узкую ладонь, ловя одиноких гонцов приближающегося дождя.

Старые тополя заволновались, с опозданием предупреждая о его близости, и Марк, справившийся с приступом отчаяния, заметил, что прогулка, похоже, срывается.

– Вот еще! – возмутилась Катя. – Беги за зонтом. Одного нам хватит. Да скорей же!

Когда Марк, запыхавшись, выскочил из дома, едва не запнувшись о громадный отцовский зонт, Катя вынырнула из беседки и, укрываясь рукавом, побежала ему навстречу.

– Фу ты! – Она юркнула под зонт и тряхнула головой, обдав Марка душистыми брызгами. – Мне вовсе не хочется менять планы, но дождь, судя по началу, будет нешуточный.

– Но я же принес зонт!

– А ты не боишься простуды?

Он скульптурно выпятил грудь и свирепо засопел:

– Разве такой молодец, как я, может чего-то бояться?

– Мы потом забежим в чайную, погреемся.

– Ты что, уговариваешь меня?

Ее лицо, украшенное маленькими каплями, расцвело застенчивой улыбкой:

– Наверное. Это ведь я затеяла прогулку.

«А про щенка она так и не досказала, – отметил Марк. – Но я все равно вытяну из нее это».

То и дело норовя отобрать у племянника зонт, Катя вывела его к реке, и они пошли вдоль набережной, где чуть ли не с каждой скамейкой и лесенкой у нее была связана своя история, так что Марку уже стало казаться, будто его тетушка прожила в этом городке не один век. Но он точно помнил, что Катя была всего двумя годами старше, чем Марк сейчас, когда муж увез ее в Германию. Его шестнадцать лет не были заполнены городскими приметами, он жил больше в доме, чем за его пределами, Катя же почти не вспоминала о старой квартире, где до сих пор оставалась ее мать.

– Знаешь, очень часто мы понимаем, как любили человека, только расставшись с ним, а город – уехав… Мне повезло, я вернулась.

– В город или к человеку? – бросив на нее косой взгляд, спросил Марк.

Катя промолчала. Сырой ветер, еще прореженный мелкими каплями, ворошил ее волосы как неубранную пшеницу – тяжелую и вопреки всему прекрасную. Указав на проступающий в сумерках вечный огонь у подножия устремленного ввысь памятника, она вспомнила, как школьницей стояла здесь на посту.

– Была зима, погода мерзкая. Мы жутко замерзали, хотя менялись довольно часто. И вдруг девочка, стоявшая напротив меня, – хлоп! И упала в обморок. Прямо в снег лицом. А нам приказали: что бы ни произошло, с места не сходить. И мы, как послушные идиоты, стояли и смотрели, как она лежит… К счастью, в тот момент появился парень, который никогда ничьих глупых приказов не выполнял. Он забежал прямо на постамент, куда входить запрещалось, поднял ее… У нас хватило ума не останавливать его. У бедной девчонки очки залепило снегом, и она выглядела ужасно смешно! А нам и смеяться было запрещено. Только дышать газом от Вечного огня разрешалось. Он-то ее и уморил. Но она быстро отошла, этот парень умел приводить в чувство. Потом он пришел ее навестить… Знаешь, она даже влюбилась в него, бедняжка!

– Почему же – бедняжка?

– Потому что, – Катя повернулась к памятнику спиной и увлекла Марка за собою, – его звали Никита Ермолаев. Ну и сам понимаешь…

– Расскажи мне о нем, – решился Марк и умоляюще заглянул ей в глаза. От дождя они стали серыми и глубокими, как река за их спинами.

Казалось, все говорило о том, что Катя позвала его на прогулку специально, чтобы разделить утомившую ношу, только она вдруг насторожилась и недоверчиво прищурилась:

– Зачем тебе это?

– Разве я не имею права знать? – с вызовом спросил Марк. – Отец ведь с матерью знали…

Ее короткий смех внезапной молнией пронзил осевшую на аллею тьму. Марка окатил озноб: он терпеть не мог, когда над ним смеялись. А Катя и не заметила, как он съежился.

– Ах ты, глупый мой мальчик! – весело сказала она и окончательно отобрала у него зонт. – В этой истории нет ничего забавного, клянусь тебе! Совсем ничего…

– Ермолаев вообще невеселый человек, насколько я понял, – подхватил Марк, наспех проглотив обиду. – С Володей тебе легче, правда? – И без всякой видимой связи добавил: – Он не любит меня…

Катя не удержалась от вздоха:

– Знаешь, малыш, нас очень мало кто любит в этой жизни. У тебя есть мы со Светланой, зачем тебе еще чья-то любовь?

Но Марк хмуро возразил:

– Вы женщины. Это совсем другое. Если б у меня был отец, я бы больше ни в ком не нуждался.

– Марк, мой муж не заменит тебе отца, это уж точно.

– Почему?

– Марик, у тебя есть друзья? – встревоженно спросила Катя, заглядывая ему в лицо, совсем бледное от вечерней сырости.

– Да, – удивленно ответил Марк. – У меня есть один друг.

– Ну, и ты его любишь?

Выдержав паузу, Марк все же сознался:

– Не думаю. Он такой человек… Ни рыба ни мясо. Не знаю, за что его можно любить.