Под красной крышей

Всплеснув руками, Илья Семенович обдал Марка веером грязных брызг и, еще сильнее смутившись, резко подался вперед, желая отереть мальчику лицо. Но тут его нога попала в лужицу, набежавшую с тряпки, и, неловко взметнувшись, учитель откинулся всем телом назад. Впервые, не успев подумать, Марк совершил действие. Сбив жестяное ведро, он рванулся к окну и вцепился мокрыми руками в измазанный синий пиджак. Оба упали на подоконник, свесившись через край и дыша ужасом в лицо друг другу.

Придя в себя, Марк с усилием втащил учителя в кабинет и поставил на ноги. Старик вдруг мелко затрясся и осел на пол, залитый грязной водой. Широко раздувая ноздри, Марк пытался восстановить дыхание.

– О господи, – простонал учитель, размазывая по лицу сиреневую грязь. – Марк, вы же только что спасли мне жизнь… Мою дурацкую и никчемную жизнь… Марк, вы так рисковали! Я же потерял равновесие и мог утянуть вас за собой. О боже…

Марк уже отдышался и внимательно слушал старика. Этот поступок был совершен инстинктивно, гордиться тут нечем. Он мог растеряться и не сдвинуться с места. И что тогда? Скрюченное жалкое тело на асфальте, темное пятно возле разбитой головы, опухшей медузой вывалившийся язык, уже не способный ничего произнести…

Он смотрел сверху на неровную лысину, утыканную седыми, неотмершими волосками, на опущенные плечи и трясущиеся руки в старческих пятнах и не мог понять, что же испытывает к этому человеку. Но его любви Марк уже не хотел, это точно.

– Надо здесь все убрать, – вяло напомнил он. – Позовите дежурных. И поручите уборщице домыть окно. Это не ваша обязанность.

– Я знаю, – смущенно сказал старик. – Ох, Марк, дайте мне, пожалуйста, руку! Я испачкал ваш пиджак… О господи, даже не знаю, как вас благодарить!

– Не надо благодарить, – поморщился Марк. – И маму мою тоже не благодарите за ту одежду. Вы обещали мне.

– Да, конечно! – живо откликнулся Илья Семенович. – Но, Марк, я начинаю подозревать, что вы без разрешения взяли эти вещи, а? Мама ничего не знает?

– Она все знает. Дело совсем не в этом. Вы можете просто выполнить мою просьбу?

– Могу, – охотно пообещал учитель. – Хотя мне не все понятно. Но ради вас, Марк!

Отступив, Марк отвесил поклон:

– Благодарю покорно! Пожалуй, я пойду, нам столько задали на завтра…

Было ощущение, что учитель провожает его взглядом из окна, но Марк не обернулся. Он шел быстрым уверенным шагом, стремясь затоптать все темное, отвратительное, упорно поднимавшееся в нем. Увы, дорога до дома оказалась слишком коротка…

– Забегала Катя, – сообщила мать, когда он пришел, и пристально вгляделась в лицо сына. – Что у вас за секреты? Она просила тебя зайти к ней вечером. Мне пойти с тобой? Сейчас так рано темнеет…

* * *

Он позвонил в четверг утром, когда Кате уже удалось разогнать вырвавшихся из прошлого демонов. С удивлением и гордостью она вспоминала, как спокойно поговорила по телефону, пригласила зайти.

Потом позвонила в свою фирму, предупредила, что задержится, и не спеша занялась уборкой, изредка морщась от пошловатого привкуса: муж в командировке… Отъезд Володи заковал ее в железный пояс верности, ни за что на свете Катя не уподобилась бы героине анекдотов. Расстегнув хотя бы одну пуговку на вороте, она разом унизила бы обоих мужчин.

Все же она посчитала необходимым тщательно одеться к приходу Никиты и распушить кудрявые волосы. Косметикой Катя, по-европейски, почти не пользовалась, хотя знала, что этим озадачивает коллег. Светлана одобряла позицию сестры и подчеркивала при случае, что у Кати есть свой стиль.

«Если б я не знала, что мы с тобой вылезли из трущоб, то сказала бы, что ты настоящая леди», – частенько повторяла она и неизменно вызывала у Кати приступ смеха.

«Этот голодранец, конечно, явится с пустыми руками», – весело подумала Катя и сунула в морозилку бутылку «Шампанского», с сожалением вспомнив о блестящих ведерках, наполненных крупными кубиками льда, какими они пользовались в Германии. Тогда ей нравилось незаметно вытащить ледышку и мусолить ее в ладони до тех пор, пока не начнет ломить кости.

Приготовив коробку конфет, Катя включила запись Милен Фармер и в изнеможении опустилась на диван. Нехитрые приготовления каким-то образом вымотали ее. От страха стало покалывать кончики пальцев, не хватало воздуха, а она-то думала, что уже научилась равнодушию. Десять лет тренировки должны были сказаться… И даже вернувшись в свой город и зная, что любая минута может, как внезапной грозой, разразиться встречей с Никитой, она по-прежнему пребывала в состоянии спокойной любви к той жизни, которую сама избрала. Гордыня нашептывала, что ему уже не удастся ни выбить ее из равновесия, ни запугать. Его ночные кошмары, всплески отчаяния, приступы ненависти, заглушающей страх, – все это было так далеко и ненужно… Она просто забыла, что за гордыней неизбежно следует наказание.