Под крики сов

Меня удивило, что часть мебели из дома Бессиков была самодельной или совсем дешевой; трудно понять, как могут нравиться такие вещи, примитивные и слишком художественные; да и стиль этот сейчас выходит из моды, говорит мне Джози, и никто из людей с высоким положением в обществе или искусстве не глуп настолько, чтобы покупать соломенные циновки и накидки для стульев, которые будто из хижины туземного вождя.

Знаете, я пришла к выводу, что я сноб. Мне самой это не нравится, но я, кажется, сноб, хотя, может быть, и нет, в конце концов, к такой мысли меня подталкивает только моя неизменная честность. В следующем месяце непременно приедет Тоби. Будет лютый холод и жуткая непогода, и он войдет, как потрепанный и искалеченный призрак, чтобы оттаять у моего камина. Думаю, он останется только на одну ночь. Я надеюсь, что он останется только на одну ночь.

Бессика повесили в пятницу утром, совсем рано, в то самое время, когда я крошила «Вит-бикс» [16] мальчикам в тарелки, посыпала сахаром и добавляла молоко; и грела бутылочку для Шэрон. Милое дитя, теперь она раскачивается всегда и всюду, и хотя Тим постоянно говорит мне принести лошадку-качалку из гаража, я вынуждена отказаться, потому что ковры и линолеум будут испорчены. И она ползает с предметами во рту, как щенок. Милая Шэрон. Для ребенка я готова на что угодно!

Детей у нас больше не будет. Позже мы отправим Питера, Марка и Шэрон в школу-интернат, а сами хотим съездить за границу. Мы с Тимом присоединимся к одному из кругосветных туров, в которых отпуск полностью планируют за тебя и показывают действительно важные достопримечательности. О, я люблю жить, и в нашей кругосветке будет все, чего я всегда жаждала: роскошь, наряды и путешествия, – даже когда была неряшливой, бедно одетой девчонкой, которая в морозный день подпирает школьную стену, наблюдает, как остальные прыгают через скакалку,

прыг-скок, эге-гей,

солнце светит веселей,

и ждет, когда ее тоже позовут в игру. С Шэрон такого не случится. Я куплю ей, как только подрастет, скакалку с расписными ручками и кукольную коляску с шелковыми кисточками, свисающими с капюшона; и кукольного младенца, который умеет плакать, ходить и писать в пеленку, и лежит на атласном матрасике, положив голову на подушку с вышивкой и оборками; и кукольный домик, и игрушечный чайный сервиз из настоящего фарфора. Я куплю Шэрон все, что она только пожелает.

Пятница

До сих пор не могу выбросить из головы ужасный сон, из-за которого я ночью проснулась и плакала, пока Тим меня не успокоил.

Это только сон, дорогая, твердил он, наверное, съела за ужином что-то не то. А я все говорила: это не сон, это наяву, я знаю, что наяву.

Как глупо. Теперь я думаю, что всему виной соленые крекеры и сыр, которые мы ели, когда вчера пришли в гости Бродфуты, а еще хлопоты из-за подготовки к их визиту, и размышления о том, что надеть, и попытки вспомнить, какие книги я читала в последнее время и какую музыку слушала.

Так вот, сон, из-за которого я плакала в ночи, позвольте мне про него рассказать.

Мы с Тимом посреди пустыни готовились к приему двух гостей. Я хорошо помню пейзаж; повсюду песок, и засохшие деревья, и купы увядших кустов, и так жарко, как будто солнце светило сквозь стекло. Через пустыню не протекала ни одна речка, не было оазисов с финиковыми пальмами и бахромой зелени у прозрачной воды. Не нашлось там и других людей, кроме одного сморщенного ребенка, арабской девочки, закутанной в белые одежды, она сидела неподвижно, словно мертвая, на причудливой, выросшей из песка лошадке-качалке, выкрашенной в черный цвет, с языком в ярко-красных, желтых и синих полосках.

Как я говорила, мы с Тимом готовились развлекать каких-то двоих гостей; но у нас не было ни еды, ни напитков, мы просто сидели, скрестив ноги, на песке.

Ты для них будешь петь, – сказал мне Тим, – если сможешь найти песню.

А я ответила ему: Ты будешь для них танцевать.

И хотя я знала, что там нет ни еды, ни музыки, я продолжала оглядываться в поисках кофе, сардин и радиограммофона с пластинкой Пятой симфонии наготове.

А потом вдруг арабская девочка начала качаться на своей лошадке, вздымая клубы песка и пыли, причем они не поднимались до облаков, и я увидела, что песок состоит из частичек золота, и пыль тоже, и закричала Тиму: Тим, Тим, пусть она прекратит, пусть она перестанет, она уничтожает золото. Гляди. Все песчинки улетят в небо, и мы никогда их больше не увидим. Пусть она перестанет, Тим.

И Тим ответил: Тереза, ей ведь это нравится. Смотри, ее маленькое арабское личико озарилось улыбкой. Пусть покачается еще.

А я закричала в ответ: А как же золото, Тим. Золото. Останови ее.