Ничего нового. Бессики еще не звонили, и, думаю, никогда не позвонят. Погода по-прежнему знойная, по ночам воздух кишит москитами. Не могу припомнить, чтобы раньше так долго не было дождя. Земля похожа на обожженный кирпич, потрескавшийся и твердый, и дети танцуют над трещинами, называют их землетрясениями. Ближе к вечеру я расстилаю коврик на лужайке и лежу там в купальном костюме, лениво дремля или глядя в небо, где видно, как перекатываются и мерцают волны тепла. Помню, в детстве мы часами лежали, глядя на осеннее небо, когда пушок чертополоха плыл над облаком, уже плыл или торопился отбыть в срочное плавание. Куда? И потом облако закрывало солнце, и мы дрожали без его тепла, и казалось, что солнца никогда не было и мы всегда жили в холоде; пока облако не рассеивалось, и мы дрожали от тепла нового солнца на наших спинах, между лопатками, где сходились холод и жар. Забавно, что небо здесь, на севере, отличается от неба на юге, и свет тоже. Внизу, на юге, за спиной постоянно реет грозным фоном, будто глыба серой тени, ледяной континент, крылатая Антарктида. Тьма там страшнее и злее, в ней ты заперт, как в могиле, и ледяной камень никогда не откатится. Здесь, вверху, ночью есть какой-то верхний дневной свет, высоко в небе, и тьма будто прижимается теснее к земле под ударами солнечного хлыста. Отчего-то я сегодня странно выражаюсь. Размышляла о письме, которое написала мне Дафна, о тьме, свете и континенте изо льда. Надо послать ей банку печенья.
Кстати, пришло письмо от матери, она пишет, что Тоби едет на север и рассчитывает остаться у меня. Я не хочу, чтобы он приезжал. Вечно бездельничает и ждет, что за него все сделают, и это он не ест, и то не ест, ведет себя, как избалованный ребенок. Кроме того, я боюсь, что он меня опозорит или что у него случится припадок на глазах у моих гостей. Я буду жить в страхе, что кто-нибудь из друзей увидит, как Тоби с грязными ногтями и сальными волосами слоняется тут без дела. Возможно, его надо пожалеть. Но мы с ним в разных мирах, он все еще рыскает по свалкам в поисках металлолома, бутылок и разного хлама на продажу, будто так и не повзрослел. Он снова и снова возвращается на свалки, словно ребенок, который постоянно сдирает лейкопластырь, и поэтому его рана никак не заживает, а только больше гноится. Не знаю, почему мне пришло на ум это сравнение. Просто вдруг подумалось.
Бессики до сих пор не позвонили, хотя обещали. Сегодня шел дождь, и я готова была высунуть язык и пить его прямо с неба. От этого дождя парило теплом. Будь я сейчас на юге, уже появились бы признаки осени: листопад, прохлада ближе к вечеру и первые грибы в укромных уголках, где влажность повыше. А здесь как будто нет ничего, кроме тепла и вечного лета. Мне пришло еще одно письмо от Дафны, очень странное письмо. Я не знаю, вылечат ли ее когда-нибудь, даже с помощью современных методов, вроде электрошока, или инсулинового шока, или той новой операции на мозге, о которой пишут в газетах, ну, той, после которой личность меняется. Как ужасно, наверное, лишиться собственной личности.
У Элисон Бессик прострелено левое легкое, ее мужа арестовали. Ужасно, да? Мне, честно говоря, не верится. Несмотря на то что в утренней газете, на средней странице, есть фотография их дома и комнаты, где совершено убийство. Мне все же не верится. Ужасно, правда, ужасно, да?
Город взбудоражен убийством Элисон Бессик. Ходят всевозможные слухи. Одни говорят, что она завела роман с мужчиной из какой-то бухты Восточного побережья, другие утверждают, что
ЗАМУЖЕМ ЗА ЧУДОВИЩЕМ. Так называется фильм, который показывают в городе на этой неделе, и я уверена, что этими словами можно описать некоторые семьи, в которых женщинам приходится терпеть жестокость и холодность мужей. Я благодарю небеса за то, что Тим безупречен.
Я слышала, доктор Бессик не стал отрицать, что совершил убийство. По его словам, он вынашивал эти планы несколько месяцев и счастлив, что они осуществились. Его жена была импульсивной и своенравной, все деньги тратила на косметику, духи и шляпы, а на обед и ужин подавала супругу одни консервы. Вот что теперь говорят. Однако мне жаль Герберта. Я не могу не вспоминать вечер, когда он обращался ко мне с такой теплотой, будто мы знали друг друга много лет. Жаль только, что я тогда не вспомнила ни одной французской фразы.