Под крики сов

Тоби сделал глоток воды из бумажного стаканчика, который он сложил, чтобы выбросить и посмотреть, как тот упадет. И тогда он подумал: Сороки скрылись; и открыл дверь в гул и грохот – впе-ред впе-ред впе-ред вос-торг вос-торг без-пре-дела без-пре-дела! – и нашел дорогу к своему месту в углу; снова извиняясь перед каждым, на кого натолкнулся, хотя и без улыбки, потому что они незнакомцы и преступники с кульками леденцов в карманах, чтобы угостить его и коварно похитить.

И порой, когда он сидел, глядя, как мимо скользит мир, и реки, и мосты, он вспоминал мать, которая махала ему рукой на прощанье и перечисляла список указаний, и он думал: А что, если я никогда ее больше не увижу? Что, если это и правда уловка, чтобы меня продать, отправив на отдых в северный город, чтобы меня увезли прочь на иностранном корабле? И он вспомнил лодки, которые иногда видел на пристанях, красные, желтые и белые лодки с развевающимися флагами; и воду, которую грубо расталкивали борта лодок; и море, пинающее эти бока; и людей, которые ходят с подзорными трубами в руках и выкрикивают «Хей-хо! Хей-хо!».

Но эта мысль просто его поддразнивала, ведь он знал, что мать ждет его возвращения, и сестры тоже, и они скажут:

– А у тебя случались припадки?

И миссис Робинсон через дорогу спросит о нем, потому что она говорила:

– Представляете, миссис Уизерс отпустила своего мальчика в отпуск одного, с его-то припадками.

Его встретили в Веллингтоне дядя и тетя. Посадили на поезд, где двери закрывались без прикосновения, словно по приказу; и повезли к их дому, где, по словам дяди, вокруг были холмы «высотой в два рослых куста, мой мальчик».

На заднем дворе были сухое дерево, веревка для белья и гараж с жестяной крышей; и куда ни глянь с заднего двора, везде виднелись дома, и постиранное белье, и ящики с углем за заборами; и было слышно, как люди разговаривают и как люди кашляют; воздух над домом висел пустой и холодный, без единой птицы. Двоюродный брат Тоби играл на органе, он еще мальчик, религиозный, с гимнами и всяким таким, а двоюродная сестра без предупреждения начала произносить молитву за столом, а Тоби уже приступил к еде, и дядя нахмурился. И днем они повели его сначала в сады, через оранжерею, переступая через шланги и трогая гигантские розовые цветы, подписанные по-иностранному на куске дерева и привязанные, будто могли убежать; и каждый цветок в оранжерее и папоротник в папоротниковых зарослях был выставлен для обозрения, люди толпами ходили взад и вперед и смотрели, вертя головами и говоря:

– Какой чудесный цвет.

Или:

– Мне нравится этот оттенок, он как на платье у Мэг, только глубже.

Или:

– Вы можете прямо сейчас купить футболку такого цвета, причем ее не надо будет гладить.

Или:

– Прекрасные цветы! Прямо-таки заставляют задуматься, верно?

И все вертят головами туда-сюда, словно куклы.

Так Тоби провел день, сначала глазея, потом в «Саунд Шелл», где играли музыкальные группы, а потом в зоопарке, где живет одетый в старую желтую шубу полярный медведь с красными и влажными глазами, как будто он простудился. У всех животных, казалось, глаза воспаленные, словно они слишком много смотрели на яркое солнце, и Тоби подумал, что, может быть, у его тети и дяди, двоюродного брата и сестры, и у него самого красные глаза, и он спросил у сестры:

– У меня глаза красные?

– Что за глупости, – ответила она. – Глаза краснеют, только когда плачешь и все такое.

А потом дядя, который интересовался историей, повел их смотреть на туатару. Они стояли полчаса, ожидая, пока она шевельнется, но она вроде бы спала, и в помещении было душно, и двоюродная сестра хотела в туалет, и все остальные тоже, просто никто не признавался. Тогда они спустились под памятник, женщины пошли в женскую половину, а Тоби, двоюродный брат и дядя в мужскую. Каменный пол был покрыт склизким зеленым мхом. Из одного крана капала вода, а еще было маленькое окошко, разбитое и залатанное проволочной сеткой, и дядя сказал, что его разбили малолетние правонарушители, которых, сказал он, в городе пруд пруди.

Тоби спросил, как они выглядят, на каком языке говорят, одеваются ли как люди, живут ли в норах или где-то еще. И дядя сказал тем же голосом, которым говорил: Высотой в два рослых куста, мой мальчик.

– Ты еще не в курсе, Тоби. Город – ужасное место.

30