Под крики сов

Так он ходил всю ночь, неся чемодан и пальто, взад и вперед по улицам города, который называли джунглями. Прибыв туда, поначалу он увидел немного людей: полицейского, дергающего на ходу дверные ручки у магазинов; мотоциклистов в кожаных куртках и очках, толпящихся у гастронома; женщину, Цыпку, высокую, смуглую и бледную, у которой румянец спал с лица и глаза глядят устало, она стояла возле почтамта перед почтовыми ящиками с их непристойными ртами. И Тоби вспомнил истории о душе, вылетающей из тела, и потом у всех, кто проходил мимо, он видел души, вылетающие прямиком в почтовые ящики, а люди шли дальше, бездушные и ничего не подозревающие. И он увидел маленького мальчика, который испуганно смотрел на него и думал: У этого дяди в кармане кулек с леденцами для меня, и маска из черного шелка, и лучевой пистолет, а космический корабль, припаркованный поблизости, невидимый, готов увезти меня на Луну или на Марс.

И ребенок в ужасе попятился, когда Тоби обратился к нему:

– Привет, человечек, ты заблудился?

Затем наступило мертвое, сырое время блестящих улиц, когда киносеансы еще не закончились, и там был высокий мужчина в черном шелковом пальто, таком же мокром и блестящем, как улица, и шел он из ниоткуда в никуда. Он служил ночным портье в гостинице, шел на работу, чтобы расстелить газеты в кладовой отеля, достать крем для чистки обуви и вынуть щетки из коробки, и забрать ботинки из-под дверей, запоминая, где какие стояли, чтобы начистить их до блеска, и его бледная, натруженная рука прячется на две или три минуты в каждом выпуклом и пустом кожаном гнезде; затем забраться в лифт, ворота которого клацнут железными зубами; и сидеть в своем безопасном закрытом ящике, на деревянном табурете, ждать и отвечать на вызовы всю ночь, пока не сварится первое утреннее яйцо для раннего завтрака и не появится под дверью первая газета; и кухарка, пришедшая на дежурство, засучит рукав и скажет:

– У меня локоть красный. Смотри, у меня локоть красный.

Весь вечер Тоби ходил по улицам. И горожане, которых держали внутри театров и залов какими-то подвязками или корсетами, вылетали, разорванные и развязанные, на тротуар в десять или одиннадцать часов; они падали и тут же поднимались, так что их падение больше походило на сон; торопились к трамваям, автобусам и паромам, женщины, откормленные и укрытые мехами, с корзинами фруктов, вишен или винограда, свисающими из ушей; в сопровождении мужчин, богатых и зажиточных, но не всегда; да и не все женщины могли похвастать цветущим садом на лице.

Тоби посмотрел на высокую и бледную женщину, шагающую рядом с ним, и сказал:

– Цыпка.

Она остановилась.

– На вашем месте я бы выбрала имя получше.

– Значит, Тереза, – сказал Тоби. – Она мне просто сестра.

– Какая трогательная семейная идиллия. Вы ее ждете?

– Нет. Я нашел ее мертвой и не знаю, что делать.

– Вызовите полицию или врача и сотрите все отпечатки пальцев.

– Недавно умерла моя мать.

Девушка, Марджори, подумала: Ах, бедняжка, деревенский мальчик с чемоданом и плащом приехал в город с фермы, чтобы осмотреть достопримечательности и известные места, напуганный и тоскующий по матери и сестре. Она улыбнулась про себя. И я такая же. Одеваюсь как хочу, и говорю что думаю, так как работаю на фабрике.

Она решила.

– Пойдем-ка перекусим и поболтаем.

И повела Тоби в ресторан. Они сели за маленький столик, накрытый стеклом, а под стеклом две бумажные салфетки, испачканные в равных частях вустерским и томатным соусами. И они оба заказали рыбу с картофелем фри и кофе, и пунцовая официантка через двадцать минут принесла им два узких ломтика хлеба, два шарика масла с красивым узором и две тарелки с рыбой и картофелем; а также две чашки кофе, которые, по словам Марджори, напоминали реку Уаикато во время разлива.

А потом она сказала:

– Я работаю на фабрике, знаешь, делаю чулки. Начинала на шерстяной фабрике, а потом пошла на шоколадную, но располнела, так что теперь я на чулочной. Когда наберусь опыта в нейлоне, пойду работать в нижнее белье «Юдора».

Она наклонилась к Тоби, прикрывая рот ладонью, чтобы никто больше не услышал ее шепот:

– Я слепну. Ты заметил, что я подслеповата? Через год-два я буду стучать белой палочкой и плести корзины.

И Тоби, стоя в одиночестве или бродя по улицам, глядя в витринах на радиоприемники, и стиральные машины, и ковры, и драгоценности, и книги, и одежду, и игрушки, и на безмолвные одинокие тени людей, видел девушку, Марджори, или Фэй, или Цыпку, или как там ее зовут, идущую рука об руку с матросом; и подумал: Интересно, что, если бы я с ней заговорил? Что, если бы я с ней заговорил. Он видел, как они растворились в темноте.