Под небом Аргентины

— Слышал, — подмигнул официант. И добавил: — Все равно он свое из вас выколотит.

— Хватит тебе пить, Наско, — одернул его Пышо.

— Давай, парень, заказывай, нечего его жалеть, — Иван насмешливо улыбнулся. — Знаете, куда он с этим русским пошел? В кабаре. За десять дней нам того не пропить, что он за один сегодняшний вечер спустит.

— Что он за человек?

— Служит землевладельцам, Пышо. Пятки им лижет, а из нас сосет кровинушку. Если с ним поедете, шкуру с вас сдерет и стократ возместит все свои расходы на ваше угощение. Меня он тоже сманил. Тридцать человек с собой повез. Мы боялись на шаг от него отойти, в глаза ему смотрели.

— Значит, правда это, что помещики ему приятели.

— Правда, Пышо. Но с этими людьми и собаке не прожить. За грош зарежут человека, а сами набиты деньгами. Тамошние рабочие за три километра обходят их поместья. Земля же рук требует, особенно когда жатва. Эти мерзавцы ухитрились, завели себе целую свору таких "приятелей" среди сербов, чехов, поляков, немцев. Вот они и приводят им рабочих, когда потребуется.

— Да ты прямо адвокатом стал, Иван, — удивился Пышо.

— Через год-другой и ты адвокатом заделаешься, со всякими людьми встречаться будешь, невзгоды тебя многому научат. Но денег не наживешь.

— А Мито как наживает? — спросил Наско.

Иван поднял кружку, беспокойно поерзал на стуле и жадно отпил пива.

— Не каждый согласится так наживать. Да и такие деньги, парень, счастья не приносят. Проклятые они, его деньги. Эта собака каждый год увозит несколько групп, или квадриг, как их здесь называют, и возвращается с тысячами в кармане. И каждый год собирается уехать в Болгарию, да нечестно нажитые деньги быстро уплывают. Приедет, накупит разных вещей — мол внукам отвезти и снохам с сыновьями. Дня через три, как пронюхают о его приезде всякие, вроде этого русского, начнет шляться с ними по портовым кабакам и притонам, пока не спустит все. Ну, а потом скорчится в самом дальнем углу кабака и продает, что накупил, за гроши — кто сколько даст. Пьет и причитает, как старуха по покойнику: "Эх, Севда, Севда (Севда это жена его), что за доля моя горькая — внука на коленях не покачать, Болгарию милую не видеть…" Поживет, поживет так и, как ни в чем не бывало, снова начнет вербовать дураков для новой квадриги.

— Откуда же он деньги достает на новую поездку?

— Трактирщик — тот пройдоха похлеще Мито. Кормит его, выпить дает, когда тот просит, вот и опутывает долгами. А вернется тот с деньгами, так и старое заплатит, и здесь проест-пропьет большую часть того, что привезет. Видали, как распоряжается: "Плачу, пиши!" И официант, и хозяин записывают сколько хотят… Нет, такие деньги не приносят счастья!

Иван допил пиво.

— Еще мой срок в гостинице жить не истек, когда я встретил эту собаку. "Едем, — говорит, — со мной, за два-три месяца набьете карманы деньгами. Ну и квадригу соберем! Покажем "черным", как болгары работают". Поехали в Чако. По дороге Мито сигаретами угощает, шутит, граппу ставит — это по-ихнему виноградная водка, ракия, так называется. Одним словом, золото, а не человек. До конечной станции ночью доехали, а там нас грузовик ждет. Смотри-ка, говорим себе, как здесь рабочих уважают. Поехали. Днем в эстансию добрались и прямо в контору — заставили нас какие-то бумаги подписать и паспорта отобрали. Потом отвели в бараки. А там тесно, лежать только и можно, что впритирку. Да-а, и засосало у нас внутри что-то. Подозрительным показался и грузовик, и то, что документы отобрали. Да поздно спохватились.

Иван посмотрел на пустую кружку и повернулся к Наско:

— Закажи еще.

— Если у Мито в глотке не застревает, то и мы не подавимся, — засмеялся Пышо и осушил кружку.

Наско подозвал официанта.

— Что там говорить, — вздохнул Иван. — Много мне пришлось испытать в Америке, самую тяжелую и грязную работу делать, но те два месяца в Чако под командой Мито никогда не забуду. Уже назавтра его нельзя было узнать: расхаживает с бичом в руках, орет, матерится на каждом шагу. Швырнет в тебя комом земли — значит, нужен ему, подходи. После подозвал всех, вытащил толстенный блокнот и записал, кто сколько ему должен за граппу и сигареты, которыми в дороге нас угощал, да еще по цене, в пять раз большей. И предупредил, чтоб никто бежать не смел, если жизнью дорожит, хозяин, мол, не простит. Зверь!

Официант принес пиво. Иван нетерпеливо схватил кружку, легонько стукнул ею о стол и жадно погрузил губы в белую пену.