Под небом Аргентины

— Как этот Мито кровь сосет, из всего деньги выжимает! — Он тяжело перевел дыхание. — Работали мы в голом поле — до ближайшего селения километров двадцать-тридцать. А он навез рубах, сандалий, траппы, колбасы, консервов, сухарей — всякой всячины. Все в несколько раз дороже продает, выручку с хозяином делит. А не купить нельзя. Веревочные подметки за несколько дней протираются, босиком не очень-то походишь — от солнца земля прямо раскаляется. На спине рубаха так и горит от пота. По ночам же холодно. На первых порах потерпишь, а там и рубаху купишь, и одеяло, и сандалии — жизнь-то дороже денег. Да еще и соломенную шляпу вдобавок, потому что уже в десять утра мозги от жары закипают. А иной раз, когда станет невмоготу, возьмем бутылочку граппы на несколько человек. Мито дает, все дает и в счет записывает. Мы тоже себе записываем. Но под конец его счет куда больше нашего получается. Бандюга он, вот кто!

Иван помолчал, задумавшись.

— А знаете, почему Мито привез сухари, колбасу, консервы? Потому что кормили нас такой бурдой, что и свиньи бы есть не стали. Начали мы недоедать. Силенок поубавилось — на голодное брюхо много не наработаешь. А Мито все чаще комьями в нас швыряется — поскорее, дескать, дело делайте. Думали мы, мудрили, да делать нечего — начали у него и продукты покупать. За бурду тоже, конечно, удержали с нас по два-три песо за день.

— Здорово придумал, ничего не скажешь, — заметил Наско.

Пышо сжал кулаки.

— Зачем вы терпели, Иван? Плюнули бы в его бандитскую харю, пусть сам кукурузу убирает.

— Попробуй, — усмехнулся Иван. — Там чиновников и полицейских назначают хозяева эстансий, они ими командуют. В первый же день, когда мы подписали договор, что будем работать пока не уберем урожай, у нас паспорта отобрали. Без документов куда? Даже если решишь бежать, спрятаться негде. Земля на много километров вокруг одному человеку принадлежит, он там царь. Голое, ровное как ладонь поле, и только кое-где торчит землянка какая или хижина — жилье местных крестьян. Разве посмеет кто дать тебе приют? У хозяев к тому же и дрессированные собаки есть…

— Но все же заработали хоть сколько-нибудь? — прервал его Петр.

— Что там заработаешь? Обещались за каждый мешок по пятьдесят сентаво платить, а этот Мито, подлец, по сорок записывал — десять сентаво себе забирал. Мешки там огромные, больше, чем в других эстансиях. Бьешься от темна до темна, а больше двенадцати-четырнадцати никак не собрать. А при расчете другая чертовщина получается: собрал десять мешков — Мито записал девять, взял одну рубаху — Мито записал две. Протестуй, ругайся, сколько влезет — его блокнот больше значит. Под конец получили мы на руки ровно столько, чтоб на дорогу до Буэнос-Айреса хватило.

— Значит, как на курорте побывали, — пошутил Наско.

— Да, на курорте, с которого половина из нас больными вернулись. А Мито несколько недель шатался по кабакам. Но все же, кто вернулся, лучше сделал. Я остался в Чако, прослышал, что где-то у Ресистенсии болгарская колония есть, и отправился туда…

— Колония? — Пышо насторожился. — Значит, дают землю, а?

— Земли-то там сколько хочешь, но… — Иван махнул рукой. — Знаешь, что из себя представляет Чако? Лес, густой, вековой, непроходимый лес без конца — без края, в раза три больше Болгарии. В лесу еще дикари встречаются, такие темно-коричневые, кудрявые, глаза большие и будто кровью налитые. Смирные, никого не трогают. Завидят белого и в лес от него. Ловят рыбу, охотятся, тем и живут. Но лес страшный: кишмя кишит ядовитыми змеями, пауками, рысями и всяким другим зверьем. Без ружья и без товарища лучше туда не суйся.

— А нивы, наверно, на полянах. Большой лес — большие поляны.

— Какие там поляны, Пышо!

Иван горько улыбнулся, помолчал, уйдя в воспоминания, потом снова заговорил:

— И там нашелся один вроде Мито, только еще похуже. Тоже болгарин, Арие звали. Приволок в Чако целые семьи из Плевенской околии, из Белослатинской — со всей Северной Болгарии. Договорился с местными властями, и без него земли не можешь взять. А земля какая? — Лес! Определит тебе место Арие, вырубаешь два, пять, десять гектаров — сколько сможешь обрабатывать. Но земля принадлежит Арие. Расчистишь участок и сразу хлопок сажаешь. Арие дает топор, плуг, немного муки. И все записывает. Вроде Мито. А как соберешь хлопок, должен ему продать…

— Ну, это не так уж плохо, — прервал его Пышо. Иван укоризненно взглянул на товарища, словно говоря: "Помолчал бы, раз не приходилось на своем горбу испытывать". Но сказать ничего не сказал. Опустил глаза, медленно поднял кружку и мигом осушил ее.

— А лес в Чако — разве нормальный лес? — заговорил он снова, прикрыв глаза. — Встанешь под деревом — верхушки не видать. Ствол в два обхвата, а то и больше. Ударишь топором, а он отскакивает и гнется. Но уж настоящая пытка — пни корчевать. Под каждым деревом сноп ядовитых змей, одна другой противнее… И все равно люди корчевали и днем и ночью…

Иван задумался, охваченный воспоминаниями.