Под небом Аргентины

Пышо сжал кулаки. Женщина растерялась, заплакала и поплелась обратно. Он хотел было последовать за ней, но в ту же минуту снова опустился на скамью и уставился на центральную аллею.

— Да это никак Наско! Перемазался весь чем-то красным — чистый индеец, — удивился Марин и крикнул: — Эй, парень, что за маскарад?

— Тебя тоже выгнали, Наско? — тихо спросил Пышо. Наско подошел к ним, развел руками и широко улыбнулся:

— Нет, сам уволился.

— Он подождет, пока его директором гостиницы назначат, — фыркнул Марин.

— Ладно, это мое дело. А сейчас, если хочешь, уступаю тебе мое место. Начинай с завтрашнего дня.

— А что ж, и начну. Мои руки и не такое видели.

— Не в одних руках дело, бай Марин, мои тоже не слабенькие, но…

— Не темни, говори ясней.

— Работа работе рознь. Та, что мне сегодня дали, и унизительная и страшная.

— Ты попроще, попроще, — попросил Пышо, при виде Наско забыв о своих неудачах.

— Знаете, что такое камнедробилка? Кирпич в порошок стирает. У американцев даром ничего не пропадает: негодный кирпич со старых построек крошат и в штукатурные растворы кладут…

— Это я пробовал, — мрачно прервал его Марин. — Пятнадцать дней выдержал.

— То-то легкие до сих пор спиртом промываешь.

Марин вскинулся:

— На свои деньги пью!

— Будет вам! — вмешался Иван. И мягко произнес: — Рассказывай, Наско, и не лезь на рожон.

Наско рассказал следующее.

Отвели его на площадку, показали, что делать. Несколько рабочих подтащили корзины с кирпичом, он их в барабан ссыпал. "Вот славная работенка!" — думает. Но как загрохотала дробилка, как забегали рабочие с корзинами, досталось ему. Высыпет корзину, отбросит ее через плечо и тут же новую принимает. Сначала корзины плясали в его руках, а потом он уже с трудом их поднимал. Поясницу заломило, словно отдубасили его всего. Это еще куда ни шло. Через полчаса над чудовищной дробилкой пыль красная тучей поднялась, корзины с трудом можно было разглядеть. Пыль эта в глаза лезет, в рот, под одежду. Рта-то не открывал, а внутри у него столько пыли набилось — не меньше чем на целый кирпич хватит. Да и работать приходилось в бешеном темпе — чуть замешкаешься, барабан трещит вхолостую, и капатас ругается, по полчаса успокоиться не может. Между прочим, камнями замахивается, сам и близко не подходит, легкие бережет.

— Так оно, Наско, — задумчиво произнес Иван. — Только на самую грязную работу нас берут.

Марин кисло усмехнулся.

— Еще бы! Велят известку принести, кирпичи тащишь, требуют поднять лопатку, молоток подаешь…

— Все одно, не дело ругать нас, как скотину, и кидаться, чем попало, — возмутился Пышо.

— Одно мне ясно, — как-то смиренно сказал Наско. — В Буэнос-Айресе трудно с работой, потому что здесь каждый норовит остаться. Но мы приехали на заработки, и надо двигать туда, где можно заработать.

— Приготовь чемоданы пошире. На сто километров отсюда банкноты на деревьях растут, — съехидничал Марин.

Наско не оставил его замечание без ответа.

— Некоторые крутятся в этом городе, как заколдованные, и попусту растрачивают жизнь в портовых кабаках, но мы с Пышо не собираемся следовать их примеру.

Марин понял намек и с горькой обидой ответил:

— Легко бросить камень в человека, тяжелей руку ему подать.

Он встал и медленно пошел, бросив на ходу:

— Посмотрим еще, каким ты станешь!

— Завтра же уезжаю! — крикнул ему вдогонку Наско. — Америке меня не раздавить, помяни мое слово!

Прохладный вечерний ветерок выманил обитателей иммигрантской гостиницы в парк. Они снова собрались группами, пели родные песни, позволявшие хоть на короткие часы забыть горькую действительность. Неожиданно к болгарам подбежал запыхавшийся Наско.

— Бай Пышо, везде тебя ищу!

Пышо отступил на шаг, окинул взглядом своего молодого друга.

— Куда это ты так вырядился, парень?

— Встречать Жозефину, — засмеялся Петр, неизменно испытывавший радость при мысли, что прелестная мулатка навсегда рассталась с этим бездельником и повесой Наско.

Наско смерил его гневным взглядом.

— Дурак! — И повернулся к Пышо: — Пришел прощаться.

— Как это — прощаться? — лицо Пышо выразило крайнее изумление.

— Сказал же вчера: здесь сидеть не собираюсь. Уезжаю на заработки в Патагонию.

— Он, видно, нашел патагонскую нефть, — поддел его кто-то.

— Еще бы, у него там и участочек уже припасен, остается только наполнить баки да продавать, — добавил другой.

Наско пропустил насмешки мимо ушей и схватил Пышо за рукав:

— А ты, бай Пышо, чего ждешь? Едем вместе. Не понял разве, что землю тебе дадут, когда…

— Когда вернется к тебе Жозефина, — закончил вместо него Петр.

Наско хотел было его выругать, но какой-то худой, с пожелтевшим лицом человек вмешался в разговор:

— А ты из Патагонии вернешься с деньгами, когда пароходы по суше пойдут. — И махнул рукой: — Эх, ничего-то ты не добьешься. И денег не наживешь, и-здоровье потеряешь, но хоть уму-разуму прибавится научишься смотреть на жизнь без розовых очков.

Это было уже слишком. Наско бросил на незнакомца сердитый взгляд и презрительно процедил сквозь зубы:

— А ты откуда взялся? Уж не из клиентов ли Марина?

Незнакомец прикинулся глухим.