Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

У входа в заведение стояли две группы озабочено галдящих мужчин. Одну – составляли граждане только что покинувшие храм удовлетворения естественных потребностей, другую – господа, жаждущие приобщиться к святыням отхожего места. Между ними шла оживленная беседа, сопровождаемая интенсивной жестикуляцией и поясняющими телодвижениями. Сеньоры из второй группы, явно потрясенные рассказами очевидцев, не решались открыть заветную дверь, хотя многие из них уже переминались с ноги на ногу, а некоторые даже мелко пританцовывали. Наконец, один парень, у которого избыточная влага уже начала капать из глаз, хлопнув себя ладонью по лбу, с радостным озарением воскликнул:

– Этажом ниже есть точно такой же туалет!

Страждущие в один миг сорвались с места, словно спринтеры, услышавшие выстрел стартового пистолета. Можно было подумать, что победителя внизу ждет умопомрачительная премия в виде рождественской поездки на Гавайи, Мальдивы или Таити.

Я вышел в огромный, светлый холл гипермаркета. Посредине его красовалась грандиозная синтетическая ель, упирающаяся своей верхушкой в стеклянный купол пятиярусного здания. Все-таки не умеют португальцы наряжать новогоднюю ёлку! Украшения были какими-то тусклыми и однообразными. Да и дизайнер, наряжавший Рождественское Древо, по-видимому, не имел в душе искры творческого вдохновения.

Пробираясь сквозь толпу к выходу, я задавался зудящим и не дающим мне покоя вопросом. Что это? Каверзы судьбы или злой рок сталкивает меня уже в четвертый раз в десятимиллионной стране с одним и тем же странным человеком? А ведь прошло всего каких-то полтора года с тех пор, как я повстречался с тернопольским исполином в первый раз. Я не горел особым желанием обогатить себя общением с косноязычным и бестолковым Степаном. Но в то же время, меня мучило жгучее любопытство: как он устроился, чем занимается и что с ним произошло за восемнадцать прошедших месяцев. Я в нерешительности остановился у входа в гипермаркет. Дождь утих, и только мелкая морось зависла в холодном декабрьском воздухе.

Народу на улице было столько, как в былые годы на киевском Крещатике во времена праздничной Первомайской демонстрации. Хорошо ещё, что проезжая часть была закрыта для всех видов транспорта. Иначе бесчисленные посетители торговых заведений не смогли бы разминуться на узких тротуарах и попросту бы передавили друг друга.

Нищенка все так же заунывно причитала на грязной подстилке, бездумно покачиваясь метрономом то взад, то вперед. Из людского потока неожиданно вынырнул тощий, узкоплечий, нескладный парень лет восемнадцати в довольно-таки потертой старомодной шляпе. Его жиденькая курчавая бороденка абсолютно не гармонировала с кустистыми и сросшимися на переносице чёрными бровями. Цыганка в мгновение ока вышла из транса и выдала увесистый подзатыльник беззаботно спящему на ее руках мальчишке. Тот молниеносно проснулся, без тени обиды вскочил на ноги – и сразу как будто повзрослел на глазах, став на пару, а то и тройку годков старше. Девочка с огромными печальными глазами юрко сгребла мелкие монеты с коврика в цветастую сумку предводительницы нищенствующего семейства.

Конечно, смена караула у Кремлевской стены всегда была гораздо более зрелищной, торжественной и напыщенной. Но смена этого необычного караула была куда более впечатляющей, трогательной и задушевной. Юноша встал перед цыганкой как бы по стойке «смирно», только почтительно склонив голову и прижав снятую шляпу к груди. Цыганчата выстроились слева и справа от атаманши и застыли, будто восковые изваяния из прославленного музея мадам Тюссо. Я не расслышал, что цыганка говорила своему преемнику, но её глухие слова были поучительными, вескими и проникновенными. Часы на башне пробили час дня, и цыганка, круто развернувшись, мерно зашагала прочь от оставшегося на боевом посту «гвардейца». Каждый ее тяжелый, чеканный шаг отдавал глухим и грозным металлическим перезвоном. Казалось, средневековый рыцарь шествовал в полном ратном облачении, звеня кольцами кольчуги и смертоносным боевым оружием. По бокам цыганки, словно преданные оруженосцы, мелко семенили её верные спутники: мальчик и девочка.

Вдруг из складок юбки цыганки вывалились две серебристые монеты и звонко брякнули на брусчатую мостовую. Девочка прытко нагнулась, ловко выловила монеты и крепко зажала их в своем маленьком кулачке. Цыганка медленно и сурово повернула голову в сторону девочки – и монеты быстро перекочевали в недра ее необъятной поношенной юбки.

Оставшись один, парень свершил, по моему мнению, настоящий подвиг, если учесть нынешнюю холодную и промозглую погоду. Он сбросил теплую верхнюю куртку, аккуратно сложил ее у стены и прикрыл грязной подстилкой цыганки. Отважный юноша остался в одной безрукавке на голое тело и в рванных затасканных летних джинсах. Затем парень взъерошил свои густые кудри и жиденькую бороденку, ссутулился, вытянул шляпу вперед на оголенной правой руке и мгновенно превратился в жалкого попрошайку-бродягу.