Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

И хлопнул меня своей лапищей сбоку по левому плечу. Я как теннисный мячик отлетел в сторону и с размаху врезался в несчастного попрошайку. Тот только-только закончил собирать деньги в свою шляпу и, наконец-то, встал с измазанных грязью коленок. В какой-то момент трудно было разобрать, где кончаюсь я, и где начинается цыган. Я ухватился за охнувшего бродягу обоими руками, как утопающий за спасительную соломинку, не то попросту бы свалился на мокрые булыжники скользкой мостовой. Ручка зонтика, зажатая в моей руке, больно ударила попрошайку под локоть. Шляпа, бешено вращаясь, взлетела вверх, осыпая золотистым дождем монет головы недоумевающих прохожих.

Цыган дико взвизгнул, с трудом расцепил мои руки и, злобно рыча, отпихнул меня в сторону. Глаза его налились кровью, лицо перекосилось от звериной ярости. В руке бродяги появилась рукоятка, из которой с холодным металлическим щелчком выскочило короткое сверкающее лезвие. Я медленно попятился назад, судорожно сжимая в правой руке ручку зонтика, готовясь как можно дороже продать мою скоротечную жизнь. Мышцы мои напряглись, как тугая, натянутая тетива лука.

Но тут нежданно, словно из-под земли, предо мной вырос грозный и несокрушимый Степан Тягнибеда. Он схватил бродягу за борта безрукавки и резко поднял его вверх, да так, что ноги цыгана конвульсивно задергались в полуметре от поверхности мостовой. Швы безрукавки предательски затрещали, но выдержали. Никогда мне еще не приходилось видеть, чтобы выражение ярости на человеческом лице так быстро сменялось гримасой цепенящего, панического ужаса. Богатырь встряхнул попрошайку с такой неимоверной силой, что нож вывалился из его одеревеневших рук и с жалобным звуком звякнул о мостовую. Степан ловко носком ботинка 47-го размера подфутболил отточенный до зеркального блеска нож цыгана. И тот, вращаясь волчком, улетел далеко-далеко в сторону. Ударившись о гранитный бордюр, нож отскочил и провалился между брусьями решетки водосточного люка. А гигант медленно приблизил свое суровое лицо к перекошенной физиономии бродяги и веско произнес:

– Спокойнее, парень! Наши уже в городе! Понял?

Даже не представляю, что понял попрошайка. Но он быстро-быстро закивал головою, жалостливо завывая как собака, которой ненароком отдавили хвостик.

Степан бережно поставил цыгана на ноги, нагнувшись, подхватил валявшуюся под ногами широкополую шляпу и нахлобучил ее на голову горемычному. Затем гигант взялся обеими руками за полы шляпы и резко потянул их вниз. И, если б не врожденная лопоухость парня, то точно натянул бы головной убор по самые плечи бедняги. Цыган буквально взвыл от боли, хватаясь руками за покореженные уши. А Степан по-отечески возложил свою могучую длань на макушку нищего, плавным движением развернул его на 180 градусов и солидным пинком под зад со словами «Не греши!» выдал ему путевку в жизнь праведную и безгрешную.

Мы оглянулись. Вокруг нас стояла безмолвная толпа горожап, и сотни настороженных глаз смотрели на наши скромные, но слишком уж примечательные персоны. Степан крепко схватил меня под руку, и мы быстро нырнули в самую гущу пестрой и многоликой толпы. Лавируя между бесчисленными прохожими, мы быстро уносили ноги подальше от сияющих витрин гостеприимного гипермаркета.

– Не хватало ещё, чтоб нас занесли в «Cadastro criminal» – процедил сквозь зубы озабоченный Степан. – Пойдем! Я знаю здесь одно тихое местечко, где можно неплохо поесть и выпить довольно-таки пристойного пива. (Прим. «Cadastro criminal» – список лиц, совершивших правонарушения. Иммигрантам, попавшим в список, отказывали в продлении визы.)

Мы торопливо петляли по извилистым улицам древнего города, украшенного причудливыми гирляндами и символами грядущего Рождества. Из-за серых облаков выглянуло робкое декабрьское солнышко и коснулось своими ласковыми лучами наших изборождённых невзгодами и печалями лиц. И тепло его животворных лучей, глубоко проникая в натруженные тела, будто бы очищало наши грешные души от скверны и накипи прожитых лет. Даже не верилось, что всего лишь час назад город утопал в бурной пучине обильных дождевых вод. Казалось, все бури, горести и напасти остались где-то там – далеко-далеко позади. И с Рождеством в нашу серую и угрюмую жизнь войдут радость, благополучие, спокойствие и достаток. И впредь уже никто и ничто не омрачит нашего светлого и прекрасного будущего.

5. Меценат