Их карканье оглушает, перерождаясь то ли в плач, то ли в лай.
Гарри отворачивается, зажимает уши ладонями - все это не к добру. Нужно поскорее выбираться отсюда.
Но путь ему преграждает тот самый комод.
Большое, сродни всевидящему оку, зеркало, что парит над столешницей, мрачнеет. Густой едкий дым затягивает блестящую поверхность изнутри, клубится грозовой тучей, вырисовывая странные образы, живые узоры.
- Гарри! - кто-то шепчет сквозь непроглядную завесу.
Склонившись, он прикрывает веки, хочет расслышать голос, кажущийся знакомым.
А шепот становится отчетливее, проникает в каждую клеточку мозга:
- Гарри!
Он решается распахнуть глаза.
Сизый смог улетучивается. Но зеркало, принявшее привычный вид, отражает совсем не то, что Гарри ожидал увидеть: со ртутной глади на него в упор смотрит женщина!
- Мистер Максвелл, - нахально улыбается она и протягивает руки, - вы получили мое письмо?
Гарри уворачивается, но теряет равновесие и падает навзничь.
Потолок вспыхивает и тускнеет. Лишь яркие мерцающие точки кружатся во мраке, повинуясь неведомой стихии.
А зеркало заливается злым раскатистым смехом.
«Что это? Что, черт побери, это значит?!» - пытается сообразить Гарри.
Холодный цепкий взгляд, прядь темных волос, хитрая ухмылка - все, что он успел рассмотреть в безумном отражении. Кого эта женщина напоминает ему?
К горлу поднимается тошнота, шум нарастает.
Свод мансарды окрашивается в чернильно-черный и превращается в ночное небо, усеянное звездами, а пол родительской комнаты рассыпается песчаной дюной под лопатками.
Хохот незнакомки, сотрясающий стены, оборачивается автоматной очередью, вдали слышны крики и рокот вертолета.
Гарри пробует подняться. Но ноги, проклятые ноги не слушаются!
«Нет, нет... Не в этот раз!».
Спину пронзает дикая боль, словно кто-то вонзил в нее огромный коготь.
Он снова распластан по земле. Где-то поблизости разрывается снаряд. Рыжая пыль сыпется на лицо - колет кожу, набивается в рот.
Сквозь удушающую взвесь Гарри различает фигуру командира Стоуна. Тот хватает обмякшего снайпера за грудки и выкрикивает ему все тот же вопрос:
- Что это было, Максвелл? Что ты видел?
Глава III
Очнулся Гарри от ломоты в челюсти. Во рту пересохло, а верхнее нёбо отекло и саднило. Не иначе, пережитое во сне заставило его с нечеловеческой силой сжать зубы.
Он прокашлялся, потер небритую щеку черной от пыли пятерней и обвел взором окрестности. Послеобеденный воздух дышал пряным травянистым жаром, но Гарри все еще улавливал в нем паленую горечь привидевшейся атаки.
Двор заполнила абсолютная тишина, и даже птицы умолкли, скрывшись от зноя в близлежащих зарослях. Немудрено, что ему вновь приснилась пустыня. Но эта женщина в зеркале...
Мастерская была незаперта. Ее дверной проем издали походил на звериную пасть, распахнутую в попытке продышаться.
Гарри овладели недобрые предчувствия. Он уже было направился к себе, чтобы пригубить воды и чем-то подкрепиться, но замер будто вкопанный, когда развернул кресло.
Дверь в его покои была открыта, а на лестнице, ведущей к ненавистной мансарде, валялись выточенные шахматные фигурки. Пешки, ферзи, кони - все на боку, как после невиданного сражения!
Сдерживая панику, Гарри приблизился, задрал голову и на одной из последних ступеней смог разглядеть макушку поверженного слона.
- Ах, ты ж, воровка! - вырвалось у него. - Только попадись мне!
Волнение отозвалось резкой головной болью, на лбу выступила испарина, а язык прилип к нёбу.
- Мисс Филлз! Я требую, чтобы вы спустились! Сейчас же! - взревел Гарри, отчего стены содрогнулись.
Он запустил пальцы в нагрудный карман, но спасительного пузырька с лекарством на месте не обнаружилось.
Руки Гарри, закаленные сначала армейскими тренировками, а затем и передвижением на коляске, казались отлитыми из стали, но старая лестница была слишком узкой и крутой, а его транспортное средство - чересчур громоздким, чтобы попытаться взобраться в нем наверх.
«Ну почему способность ходить возвращается лишь во сне?» - с сожалением подумал он и дотянулся до фигур, что лежали напротив.
Теперь Гарри проникся жалостью даже к рядовым пешкам и, зажав по одной в каждой ладони, погладил их по светлым полированным головкам.
Его собственная голова была готова расколоться.
Реакции от соседки не последовало, а потому, устроив невинно пострадавших на коленях, он со всей силы крутанул колеса и в мгновении ока очутился на родной кухне.
Флакон «Элавила», что всегда был при нем, возвышался на столешнице поверх аккуратно сложенного листка бумаги.
Не может быть, чтобы она и сюда забралась!
Пересилив себя, Гарри отставил таблетки в сторону и стянул со стола послание, озираясь по углам, словно ожидал кого-то увидеть.
Его взгляд наконец уперся в знакомые острые буквы, прочно спаянные в упреки и угрозы: