Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

Вечеромъ я сидлъ со всей семьей въ изб, и мы разговаривали. Мы только что поужинали, и хозяинъ надлъ на носъ очки и взялъ газету. Снаружи кто-то постучалъ въ дверь. — На двор стучатъ, сказалъ я. Двушки переглянулись и вышли. Немного спустя дверь растворилась, и он вошли, ведя за собой двухъ парней. — Садитесь, пожалуйста! — сказала хозяйка.

У меня сейчасъ же промелькнула мысль, что этихъ деревенскихъ парней заране увдомили о вин, и что это были женихи двушекъ. Эти двушки восемнадцати, девятнадцати лтъ подавали большія надежды, — такія он были ловкія и догадливыя! Но дло въ томъ, что вина вовсе не будетъ, ни капельки…

Говорили о погод, о томъ, что въ такое позднее время года хорошей погоды ждать больше нечего, что осеннюю пахоту придется остановить изъ-за дождя. Разговоръ шелъ вяло, и одна изъ двушекъ, обратясь ко мн, спросила, почему я такъ тихъ и молчаливъ.

— Это, вроятно, потому, что мн надо отправляться въ путь, — отвтилъ я. — Въ понедльникъ утромъ я уже буду за дв мили отсюда.

— Въ такомъ случа мы, можемъ быть, выпьемъ за ваше здоровье сегодня вечеромъ?

Этотъ вопросъ сопровождался фырканьемъ. Смялись надъ тмъ, что я сидлъ и скаредничалъ и заставлялъ ждать вина. Но я не зналъ этихъ двушекъ, и мн не было никакого дла до нихъ, а то было совсмъ другое дло.

— Что такое? — спросилъ я. — Я купилъ три бутылки вина, чтобы взять ихъ съ собой.

— Такъ ты хочешь тащить съ собой вино дв мили? — спросила двушка съ хохотомъ. — Да вдь по дорог сколько угодно лавокъ.

— Вы забываете, барышня, что завтра воскресенье, и что вс лавки заперты, — отвтилъ я.

Смхъ затихъ, но я чувствовалъ недоброжелательное отношеніе къ себ за мой рзкій отвтъ. Я обратился къ хозяйк и спросилъ ее коротко, сколько я ей долженъ.

— Зачмъ торопиться? До завтра еще времени достаточно.

— Нтъ, я тороплюсь. Я пробылъ у васъ двое сутокъ, скажите, сколько я вамъ долженъ.

Хозяйка долго думала и, наконецъ, вышла изъ комнаты и позвала съ собой мужа, чтобы вмст ршить этотъ вопросъ.

Они такъ долго не возвращались, что я пошелъ на чердакъ, привелъ въ порядокъ свой мшокъ и спустился съ нимъ внизъ. Я притворился обиженнымъ и ршилъ уйти въ тотъ же вечеръ. Это былъ хорошій способъ уйти отъ этихъ людей.

Когда я вошелъ въ избу, Петръ спросилъ:

— Вдь не собираешься же ты уходить, глядя на ночь?

— Да, я собираюсь уходить.

— Мн кажется, что не стоитъ быть дуракомъ и обращать вниманіе на то, что сказали эти двчонки.

— Господи, дай этому старику уйти! — сказала одна сестра.

Наконецъ, хозяинъ съ хозяйкой возвратились въ избу. Но они были осторожны и упорно молчали.

— Ну, сколько же я вамъ долженъ?

— Гм… Ршайте это сами.

Вс эти люди были мн противны до глубины души, мн становилось невыносимо въ этомъ дом, и я бросилъ хозяйк первую попавшуюся мн подъ руки ассигнацію.

— Довольно?

— Гм…Конечно, и это деньги, но… — и этого могло бы быть достаточно, но…

— Сколько я вамъ далъ?

— Пятерку.

— Ну, можетъ быть, это и маловато.

И я хотлъ достать еще денегъ.

— Нтъ, мать, это была десятка, — сказалъ Петръ.

Старуха разжала ладонь, посмотрла на бумажку и стала удивляться:

— Посмотрите-ка! Да вдь и вправду это десятка! Я не посмотрла, какъ слдуетъ. Большое теб спасибо.

Хозяинъ, чтобы скрыть свое смущеніе, заговорилъ съ парнями о томъ, что онъ прочелъ въ газет:- ужасное несчастье, руку совсмъ раздробило въ молотильной машин! Дочери длали видъ, что не обращаютъ на меня вниманія, но он сидли несолоно хлебавши и злились. Въ этомъ дом мн нечего было больше длать.

— Прощайте!

Хозяйка вышла за мной въ садъ и старалась умилостивить меня:

— Будь же добрымъ и дай намъ въ долгъ одну бутылку. Надо же угостить этихъ парней.

— Прощайте! — сказалъ я ей только на это, съ такимъ видомъ, что лучше было ко мн не подходить.

Мшокъ я взвалилъ себ на спину, а швейную машину взялъ въ руки. Было очень тяжело тащить все это, и дорогу къ тому же размыло, но я все-таки шелъ съ легкимъ сердцемъ. Я пребывалъ въ скверной исторіи, и мн даже казалось немного, что поведеніе мое было неблагородно. Неблагородно? Ничуть не бывало! Я разыгралъ изъ себя въ нкоторомъ род судью и вывелъ на чистую воду этихъ дрянныхъ двчонокъ, которыя хотли устроитъ пиръ для своихъ возлюбленныхъ на мой счетъ. Положимъ такъ. Но разв мое негодованіе не было простой выходкой обиженнаго мужчины? Если бы на мсто двухъ парней въ избу были приглашены дв двушки, то разв не полилось бы вино? А она еще сказала — старикъ. Но разв она не была права? Я, вроятно, очень состарился, разъ я не могъ перенести, что меня оттолкнули ради простого мужика…

Однако, обида моя понемногу теряла свою остроту отъ утомительной ходьбы; я тащился часъ за часомъ со своей дурацкой ношей — съ тремя бутылками вина и швейной машиной. Погода была теплая и туманная; я различалъ свтъ въ домахъ только на очень близкомъ разстояніи. Тогда на меня набрасывались собаки и не давали мн прокрасться на чердакъ. Наступила глубокая ночь; я чувствовалъ себя утомленнымъ и грустнымъ, будущее также заботило меня. И къ чему я выбросилъ столько денегъ совсмъ зря! Я ршилъ продать машину и снова превратить ее въ деньги.