Под розами

Да, я вспомнил про это все, про квартиру, совместную жизнь, про нас, семейную пару, и почувствовал, что впадаю в панику. Что я, мудила, натворил? Во что я вляпался? Как притормозить? Как дать задний ход? Что там по правилам положено? Позвонить агенту по недвижимости и сказать, что мы передумали? Больше не платить? Порвать? Да, вот так я и сделаю. Порву с Сарой. Конечно, когда пройдет первый шок, придется ее урезонивать, успокаивать, утешать. Но ведь так для всех будет лучше, правда? Для нее. Для меня. На кой черт жить во лжи и безразличии? И для ребенка будет лучше. В конце концов, не он первый, не он последний – будет жить неделю с отцом, неделю с матерью. Он не один такой, для кого родители никогда не были семейной парой. Сейчас такое случается все чаще. Лучше счастливые родители, живущие врозь, чем несчастные, живущие вместе. Все так говорят. В любом случае ни одна модель не гарантирует счастья или душевного равновесия. Ни одна себя не оправдала. Формула “папа, мама и все под одной крышей” производит не меньший набор неврозов, ран и озлобленности. Поглядеть хоть на нас – на родителей, брата, сестру и меня самого. Да и то, бывает хуже. Сильно, сильно хуже.

Я закрыл глаза. Попробовал успокоиться. Я и сам понимал, что слетел с катушек. Что это на меня нашло? Алкоголь, наверное. Смерть папы. Лиз. Я зарылся под перину, в детстве я всегда так делал. И долго не умел засыпать иначе. Даже когда уже подрос. Мама тогда беспокоилась, удивлялась, как я не задыхаюсь, твердила, что спать в жаре вредно; впрочем, они с отцом всегда на ночь отключали отопление, даже в разгар зимы. Когда она мне все это выкатывала, я глядел на нее чуть ли не с насмешкой.

– Чему ты там улыбаешься? – спрашивала она.

– Ну… Эти твои советы насчет сна… В общем… Ты же сама плохо спишь…

– У меня совсем другое дело. У меня забот полно. Я беспокоюсь. Вот будут у тебя свои дети, тогда поймешь. Сам увидишь. Одни волнения. Все время. Даже ночью. Даже во сне. Впрочем, спать по-настоящему совсем перестаешь. И нет этому конца. Даже теперь, когда вы выросли. Даже когда уедете отсюда и я вам буду уже не нужна. Я все равно буду беспокоиться. Понимаешь, потому что вы – мои дети. Что бы вы ни делали, для меня вы останетесь детьми.

Я сам не заметил, как провалился в сон.

Акт второй День второй

Сцена первая Клер

Поль спустился около восьми. Глаза красные, заплывшие. Лицо опухшее. Влажные волосы прилизаны. Вообще никакой. Чтобы вернуть ему человеческий вид, душа не хватило.

– Ты поспал хоть немножко? – спросила я.

Он скривился и показал на пустую бутылку, которую принес: за ночь прикончил ее в одиночку у себя в спальне.

Я смотрела, как он опускает ее в бак для стекла, целует моих детей, потом протягивает руку Стефану. Тот ее пожал, но тут же встал и поставил свою тарелку и чашку в посудомоечную машину.

– Ладно, пойду в душ схожу.

Он всегда так делал, когда на горизонте появлялся Поль, все время его избегал.

“Не знаю, мне с ним неловко, – признался он однажды. – Он как-то… слишком грузит. Как будто не может побыть хоть минутку нормальным. Поговорить о чем-то обычном. И потом, он, кажется, считает меня мудаком. Да и вообще всех считает мудаками”.

Стефан скрылся на лестнице и тяжело поднялся наверх. Дерево вопило как резаное. Как будто вот-вот провалится. На миг я представила, как мой муж летит вниз и исчезает под обломками.

– А братик спит еще? – спросил Поль.

– Нет. На пробежку пошел. Чтобы расслабиться и вывести токсины.

– На пробежку? Пффф… Я от одного этого слова уже устаю.

– Ну, тебе бы, наверное, тоже не помешало. Ты в последнее время слегка раздобрел.

Поль изобразил глубочайшее возмущение. Ухватил пальцами валик жира на талии, повернулся к моим детям и призвал их в свидетели. Как они считают? Их старый дядюшка-педик еще ничего? Эмма явно смутилась. В ее лексиконе слово “педик” было табу. Саша, казалось, колебался. Можно ему улыбнуться? И обязательно ли отвечать? Я избавила их от неловкости, отослала одеваться. Одежда у кровати. Я почувствовала, как они напряглись. Мне вдруг стало их очень жалко. Такие грустные. Потерянные. Тревожатся, что их ждет днем. Боятся отпевания, речей. Боятся увидеть гроб. И смотреть, как его опускают в яму. Боятся горстей земли. Это их первые похороны. И они так любили моих родителей. Даже больше, чем родителей Стефана. Однажды я сказала об этом Полю, и тот глаза вытаращил. Он пару раз пересекался с моим свекром и свекровью, они ему показались душевными, открытыми, дружелюбными людьми. К тому же они образованные, интересуются литературой, музыкой, кино, театром. Конечно, они ему понравились. Непонятно, откуда у них такой сын, как мой муж.

– Возможно, – возразила я. – Но главное, эти люди больше всего на свете обожают самих себя.

– Это как?