Под сенью дев, увенчанных цветами

В конце концов у нас тоже завелось знакомство — благодаря бабушке, хоть и вопреки ее желанию: они с г-жой де Вильпаризи однажды утром столкнулись в дверях, и пришлось им друг друга признать; сперва они поудивлялись, поколебались, попятились, посомневались и наконец рассыпались в любезностях и изъявлениях радости, точь-в-точь как в некоторых пьесах Мольера, где два актера долго произносят каждый свой монолог, стоя в нескольких шагах друг от друга, и предполагается, что они друг друга не видят, но вот они внезапно заметили друг друга, не верят своим глазам, перебивают друг друга и в конце концов говорят одновременно — и тут сердца их устремляются вслед за диалогом и они бросаются друг другу в объятья[175]. Г-жа де Вильпаризи очень скоро попыталась из деликатности идти своей дорогой, чтобы не задерживать бабушку, но тут уж бабушка не отпустила ее до самого завтрака, желая ее расспросить, как она добилась того, что получает почту раньше, чем мы, и каким образом ей так хорошо жарят мясо (г-жа де Вильпаризи была большая гурманка и не жаловала гостиничную кухню, где нам готовили блюда, о которых бабушка, опять-таки цитируя мадам де Севинье, отзывалась так: «До того вкусно, что впору умереть с голоду»)[176]. Отныне маркиза каждый день в ожидании, когда ей подадут еду, присаживалась в ресторане к нашему столику, причем настаивала, чтобы мы не вставали и вообще ни в чем себя не беспокоили. Кроме того, мы теперь часто задерживались в ресторане, чтобы с ней поболтать после завтрака, когда на скатертях уже валяются в неприглядном беспорядке ножи и скомканные салфетки. А мне хотелось любить Бальбек, но для этого мне нужно было всё время сознавать, что я на самом краю земли, и вот я изо всех сил старался смотреть вдаль и не видеть ничего, кроме моря, искать в нем описанные Бодлером красоты и не задевать взглядом нашего стола, кроме как в те дни, когда подавали какую-нибудь огромную рыбину, морское чудище, явившееся, в отличие от ножей и вилок, из первобытных времен, когда в Океане начинала бурлить жизнь, из эпохи киммерийцев, — чудище, чье тело, с бесчисленными позвонками, с голубыми и розовыми прожилками, выстроила природа, но выстроила по архитектурному плану, как многоцветный морской собор.