Свирепого Дага повалили на землю и связали, а старый Видкунн, нисколько не колеблясь, не сомневаясь в правоте конунга, подошёл к своему старшему сыну.
– Идём, – только и сказал он.
Когда ямы были готовы, он сам толкнул туда Гаральда, и без трепета смотрел, как наваливают сверху брёвна и камни.
В таких ямах, невозможно было встать в полный рост, расправить плечи, вытянуть ноги, и сидеть там так приговорённым, в холоде, на скудной пище, до самой смерти, или же, ожидая милосердия конунга.
Бернард, отряхивая рясу от промозглого дождя, словно по-новому увидел Сигурда – сурового, скорого на расправу и непреклонного. И диву давался он, как этому юноше удаётся держать в кулаке столь свирепое воинство, и как это самое воинство, почти беспрекословно, выполняет его приказы.
И прошло более месяца, когда Сигурд велел вытащить заключённых из ямы.
Даг сын Эйлива, весь в дерьме и коросте, дрожащий от слабости и холода, подслеповато щурясь от света, растолкал помощников и упал на колени, благодаря конунга за науку и оказанное милосердие.
Гаральда вытащили братья, Орм и Гюслинг, и совсем слабого, отнесли в палатку отца, где, несмотря на тщательнейший уход, через десять дней он умер.
Желая развлечь воинов, отвлечь их от распутства и пьянства, Сигурд, по совету Бернарда, стал устраивать состязания, а затем и заплывы, к вытащенной далеко в море бочке. И южанин Бернард, зябко поёживался, глядя, как голые норвежцы, весело, с хохотом, кидаются в стылую воду и плывут. Призы конунг всегда выставлял хорошие – золотые украшения, серебряные слитки, оружие и доспехи, отрезы знаменитого фламандского сукна, и от желающих поучаствовать в состязаниях не было отбоя.
Хоть и с опозданием, но пришла весна.
– Слава Тебе Господи! – взмолился Бернард, так как норвежцы не остыли в своём порыве, и принялись готовиться к продолжению похода.
Отовсюду в их лагерь сгонялись гурты скота, на бойне туши разделывали, мясо вялили и коптили в дыму можжевельника, а ушлые торговцы из Англии, здесь же покупали шерсть и шкуры.
Опытные воины Эсмунда Датчанина, наладили изготовление колбас, которые долго не портились, что было как раз кстати в дальнем пути.
Под руководством знахаря Тогви, делали бочки для воды, подбирая особое дерево, которое он сам выбирал. Их сушили, начищали песком, затем долго держали в морской воде, и лишь после этого, набирали в них пресную воду, добавляя сосновые иголки.
– Больше хвои! Добавляйте больше хвои! Вода от этого не так быстро протухнет, и убережёт вас, от многих болезней!
Купцы привозили мешки с зерном, бочонки эля и мёда, гвозди и подковы, ткани для парусов и канаты для оснастки кораблей, и многое другое.
Прихрамал горбатый Гуньяр сын Энунда.
– Три корабля, ни к чёрту не годятся. Обшивка совсем сгнила. Придётся бросить.
– Сжечь, дабы нормандцам не достались! – велел Сигурд.
Снова всех позабавил огромный Лури. Со своей вечной, добродушной улыбкой, он брал самые тяжёлые грузы, и под одобрительные возгласы, споры, смешки и свист, нёс их на корабль. Крепкие дубовые сходни, трещали и гнулись под тяжестью, но держали великана и его груз, а он неутомимый, целый день носил и носил их.
– Такой силач, дорого стоит! – с восхищением сказал Видкунн. – Моим людям, понадобилось бы несколько дней, чтобы загрузить «Змееголового», а он сегодня сам, управился ещё до заката!
Когда установилась благоприятная погода, перед самым отплытием, Бернард с трудом собрал в кучу свою паству, и отслужив молебен, произнёс проповедь, напомнив викингам главные заповеди христианства.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Слева, скрытый густым туманным маревом, едва проглядывал берег полуострова Бретань, а прямо по курсу, во всей своей первозданной красе, мощи и величии, перед ними раскинулся Океан!
Сигурд жадно вглядывался в манящие просторы, гадая, что там за неведанные земли, лежат дальше, за ним.
Орм Кюрлинг, облокотившись о борт, что-то бормотал.
– Что ты, молишься?
Орм смутился и покраснел как девица.
– Нет, песнь слагаю…
– А ну-ка, ну-ка, – сам Сигурд, желая во всём подражать своему прадеду Гаральду Суровому, был лишён дара стихосложения, а ведь оды его прадеда, висы к его любимой Эллисив, и сейчас были знамениты и распевались повсюду, и он остро завидовал тем, кто умел слагать их.
Орм опустил голову, уставившись на доски палубы.
– Ну же, давай смелее! Ты же, воин! – подбодрил его конунг.
Орм Кюрлинг прокашлялся:
– И это ты сам сочинил?! Ох, Орм, аж за душу взяло! Будешь, моим скальдом!
– А я бы заменил слово смерть, на слово жизнь. И славная жизнь впереди! Так лучше, – произнёс подошедший Айнис, который, несмотря на свою холодность, видимо хотел пожить подольше.