Под солнцем и богом

Тем временем майор вышагивал вдоль шеренги, то и дело морщась. Казалось, ищет к чему прицепиться. За ним семенил Фредерик, норовя то не отстать, то, в зависимости от начальственных флюидов, пригнуться.

Дастин застыл, как вкопанный, и, оскалившись, медленно повернулся к Фредерику.

– Хочешь сказать, это работники? Чистые дикари! В каких джунглях ты их выкопал? Врач хоть проверял? Инфекционные болезни – через одного. Слягут через неделю-другую. Кстати, на каком языке изъясняются?

– Не знаю… – понуро откликнулся подрядчик, но тотчас нашелся, перейдя на шепот: – Зачем им язык? С тачкой лясы точить? Месяц-другой – и довольно…

– Грэг, пересчитай мартышек и занеси в журнал. Лицензию на ввоз я проверил… И чтобы через три минуты их здесь не было!

– Пропускать, шеф, или как? – Сержант будто ничего не расслышал.

Майор раздраженно отмахнулся, двинулся к вагончику, но заходить не стал. Взобравшись на ступеньки, наблюдал за последними формальностями досмотра.

Авто с будкой уже миновало шлагбаум и даже выехало на шоссе, но шеф по-прежнему переминался с ноги на ногу у входа. Казалось, о чем-то вспоминает. И событие это недавнее, если не свершившееся только что. Дастин убрался в сторожку, лишь когда показался микроавтобус сменщиков.

Дома Дастин впервые изменил своему правилу: подношение пересчитывать не стал, любовно раскладывая банкноты на письменном столе. Забросил «брикет» в сейф, наскоро поужинал, уселся у телевизора. На расспросы жены о том, как прошла смена, отвечал неохотно, а когда невпопад. От ночного фильма отказался. Сославшись на усталость, отправился на боковую.

Но заснуть долго не получалось – Дастин ворочался, вздыхал. В сознании мельтешили, меняясь местами, батраки Фредерика и сам подрядчик. Фредерик порой заделывался великаном, заслоняя хаотичный сюжет. Здесь майора одолевало смутное предчувствие, которое внезапно обрывалось, утыкаясь в незримую стену. Но чересполосица персонажей репродуцировалась вновь. Наконец, проснувшись среди ночи, Дастин понял, что его гложет. Самый тощий поденщик Фредерика на негра походил лишь цветом кожи, да еще чертами лица, бывшего, по сути, искусной, якобы разрыхленной оспинами, маской.

Так двигаться и держать себя мог только белый – Дастин уяснил это окончательно и бесповоротно.

* * *

Шабтай раскорячился на полу и, держась за спину, отчаянно вращал глазами. Вокруг – части стула, на котором он только что сидел у стола.

Упал он со страшным грохотом. Оттого, придя в себя, уставился на дверь: не всполошил ли кого? Судя по всему, нет: в коридоре и у соседей – без движения. Лишь опостылевший за двое суток Том Джонс голосит в администраторской.

Шабтай перевел взгляд на себя, осмотрелся: цел, но копчик саднит. В руке – наполовину скомканной листок, депеша из Москвы, недавно расшифрованная и после неоднократного прочтения запомнившаяся слово в слово. Падая, он рефлекторно подхватил ее, что, впрочем, объяснимо. До отскочившей бумерангом из Москвы весточки любой трезвомыслящий, не говоря уже профессионал, ставить на завтрашний день Шабтая не отважился бы. От такого консорциума, кому он перешел дорогу, не сбежишь! Не сегодня, так завтра…

Впрочем, озвученные компаньонами гарантии пока по большей мере декларативные. Само собой напрашивалось: депеша – хитроумная ловушка, лишь бы высунулся…

Оконфузившийся постоялец «раскладную» конструкцию собирать не стал, сложил детали у входа. Подошел к ближайшей кровати, коих в комнате четверо, покачал спинки, проверил натяжение сетки, аккуратно на краешке присел. Разгладил дешифровку, в очередной раз пробежал глазами и, вернувшись к столу, сжег в пепельнице.

Шабтай расстелил кровать и как ни в чем не бывало завалился спать, притом что время – начало второго.

Спал он безмятежно, лицом ко входу, ни разу не перевернувшись. Проснулся в шесть, бережно ощупал нос, точно тот пострадал при падении. Обнаружив прежний этнически характерный бугорок, удовлетворенно отбросил простыню, сел.

Шабтай светился всем своим естеством, но не столько свежестью отдохнувшего, заправившегося озоном сна тела, сколько жизненно важным обретением. Торжеством человека, чей пробил час. Устремленностью, которую с курса не сбить, не осадить ни угрозами, ни облавой. Крепко стоящего на земле мужика, знающего себе цену и толк, перевалившего гряды проб и страха. Доказавшего: я смог и я могу, а смогу – и того больше.

Шабтай решительно зачесал волосы, выказывая, что на сегодняшний вечер кое-что заметано, околачиваться в хостеле он не будет. И на самом деле спустя полчаса он усаживался в такси на привокзальной площади.

– К скверу «Глори», – прозвучал заказ. Поерзав, Шабтай удобно расположился на заднем сиденье.

Таксомотор тронулся. Калманович чуток поглазел по сторонам, но скорее машинально, чем любопытствуя. Прислонился к боковой стойке, опуская голову и чуть прикрывая веки. Между тем пассажира в сон явно не влекло. В глазах, да и во всем облике, сквозила работа ума, но не отвлеченная, а прикладная. Казалось, орудует чистый рацио, отсекающий эмоции, любые колебания духа.