Под солнцем и богом

Прильнувшей к окну платиновой диве Барбаре казалось, что она сходит с ума. Прямо на нее, по петляющей дорожке, двигалась к дому сестра-близнец, которой у нее отроду не было. При этом сходства между женщинами никакого, особенно в цвете волос. Странными, невидимыми узами «сестер» сопрягало одно – внешний абрис совершенного, какая-то безупречная, отнюдь не студийная, дышащая полной грудью красота.

Мысленно ущипнув себя и уразумев, что брюнетка не мираж, Барбара вернулась в бренный мир живой, но дико уязвленной. В следующие несколько мгновений ее взор, точно неодушевленный стеклорез, скользил по фигуре брюнетки, норовя зацепить малейший изъян-зазубрину, но, ничего не найдя, переключился на образ в целом. Прежде чем «родственница», одетая в нечто сверхизысканное, проникнет в дом, Барбаре вдруг захотелось сделать ей хоть малую, но болезненную пакость: присобачить бородавку, морщинку, родинку наконец. Но еще сильнее – никогда с ней больше не пересекаться, дабы, не дай бог, не подцепить вирус неполноценности! До сих пор самой красивой женщиной на свете Барбара считала саму себя, преувеличивая в границах разумного…

Между тем Барбара ощущала, остро и необоримо, что свалившаяся непонятно откуда «астронавт» на высоких шпильках шагает именно к ней, нацеливаясь свести особые, не сулящие ничего хорошего счеты.

Белые мужчины-европейцы в их курятник-мазанку наведывались – и все исключительно к ней. Тем самым первое, что платиновой диве пришло в голову, брюнетка – жена одного из ее любовников-немцев, с которыми она недавно поочередно рассталась. Как бы там ни было, брюнетка – первая женщина-иностранка, выказавшая к общаге строителей интерес.

Полька вздохнула с облегчением, когда «шпильки» постучали в ближайшую ко входу дверь, но тут же вспомнила, что в общежитии, кроме нее, ни души. Вся бригада отправилась к венграм отмечать приезд новобранца, непонятно как провезшего через три границы ящик токайского. Стало быть, даже разыскивая кого-то другого, «шпильки» обречены постучатся и к ней, чего Барбаре не хотелось вовсе.

Барбара проверила, заперта ли дверь, и присела на краешке кровати. Тут она услышала, что в комнате, куда сунулась «астронавт» в бередящих душу одежах, кто-то подал голос. Но те фонемы смахивали скорее на хрип, нежели на человеческую речь.

«Это Збигнев, геодезист! – догадалась Барбара. – Пан Зденек искал его утром, но вспомнив, что сегодня понедельник, лишь посетовал: «Неделю пашут, как проклятые, чтобы залить очи в воскресенье, вот и филонят!» При этом в дневнике прогулов и прочих фолов благонадежности клеточку замалевал…

– Барбара где живет, простите? – донеслось из коридора.

Разбогатевшая на «сестру» затворница вцепилась руками постель.

«Неужели я себя ищу?» – запротестовала про себя полька, отгоняя ведьм, норовивших пронзить ее метлами. Но вскоре опомнилась: «Спрашивают-то меня! А не я себя… Там, в поблескивающем пластилине космоса, польский, видимо, в моде, коль по-польски инопланетянка лопочет. И чем мы, пшеки, им приглянулись, не хуже и не лучше других… А чисто как, без акцента!»

– Гражина, придуриваться кончай! – Збигнев продрался через репейник хрипа. – Думаешь, не узнал? Кого хоть парадируешь, Брыльску?

«Шпильки» чуть помялись и зашагали дальше, втыкаясь производимым цокотом в барабанные перепонки «сестры». В конечном итоге остановились, должно быть, выжидая чего-то. Не исключено, робели наткнуться на очередного обличителя пародий.

– Задолбали, девки! – Геодезист-грубиян вдул в подушку новую тираду.

«Шпильки» двинулись к двери Барбары, похоже, решив, что перспективнее держаться откликающейся стороны.

В порыве гендерной солидарности сестра-близнец отринула все страхи и комплексы и бросилась к двери, дабы защитить «родимую», в пику геодезисту-прогульщику и, наверное, самой себе. Повороты ключа и стук в дверь прозвучали синхронно.

Глаза Арины распахнулись чуть ли не на угол открывшейся двери, после чего, вернувшись в норму, придирчиво проследовали маршрутом, проделанным взором Барбары несколько минут назад… По-видимому, ориентировка Иоганна грешила неточностью, как и прогноз погоды, сориентированный связником по Гринвичу, а вернее, не объявленный вообще.

«Сестры» впали в фазу созерцания в полном неведении, как себя вести. Но тут из комнаты Збигнева донеслись отхаркивания, исторгавшие шлаки похмелья. Барбара отворила дверь пошире и, пятясь, пригласила «шпильки» войти.

Арина замялась, но все же шагнула с опаской внутрь. Увидь ее кто-либо из знакомых, то поразился бы: выглядела она откровенно растерянной, на светскую львицу и намеком не походя.

– Кто ты? – наконец осведомилась Барбара.

Арина молчала, будто набрав в рот воды. Спланированный хоть под Маргарет Тэтчер сценарий встречи рушился, ибо упустил, как маловероятное, девушку бесящих самолюбие форм.

– Присаживайся… Чаю попьешь? – Барбара отправилась к примусу, без огня «чадящему» керосином в углу.

– Можно… – согласилась Арина. В ее голосе прорезались усталость и опустошение.