Под солнцем и богом

В кошки-мышки Устинов со мной играть не стал, недаром в двадцать семь крупным заводом командовал. Поддержи на Политбюро новые ассигнования на оборону и папка твоя. На том и сошлись… Ну а теперь слушаю я тебя…

– Без наведения справок, ничего определенного сказать не могу… – сухо парировал Остроухов.

– Наводи, генерал, наводи… Но не позже, чем завтра, с докладом! – повысил голос председатель. – Да, чуть не забыл! Помимо Италии, ствол мелькает и в прочих Европах, выкорчевывая в основном криминальный люд. Оттого Интерполу до лампочки, хотя в курсе и там.

По пути к себе генерал вдруг остановился и, точно подавляя рвотный позыв, зажал правой ладонью рот. Левая рука при этом хватилась за живот. Благо, в тот момент в коридоре ни души, иначе не избежать бы изумленных взглядов, а то и предложений помочь.

Спустя несколько минут гром хохота сотряс кабинет Остроухова, причем натурального, не вызывавшего сомнений в здравомыслии хозяина. Любопытно, что с тех пор, как Остроухов облачился в офицерский мундир, громоподобно он смеялся впервые, да и родился на свет меланхоликом.

Отсмеявшись, Остроухов солнечно улыбался и вытирал распаренное лицо платком, неприятно холодившим унесенной из приемной председателя влагой. Но о тех «сосульках», не по сезону таявших за воротник, он не вспоминал. Ему было легко и привольно, а вся его поджарая, высушенная запредельной нагрузкой стать разговелась от пританцовывающей, веселящей мыслишки: «Неужели из трясины, засосавшей по горло и булькающей последними минутами жизни, дано выбраться?» Но рядом, цепко ухватившись за невидимый круг, лыбился ответ: «Можно. Только не дрейфь, небеса-то благоволят. Лишь по их капризу могло разложится такое: котомка пустых бутылок в квартире Ефимова, палочка-выручалочка антифриз и мастодонт Устинов, оказавшийся на поверку биржевым брокером».

Все еще с просветленным, почти озорным лицом шеф разведки позвонил начальнику Оперативного отдела полковнику Кривошапко и пригласил зайти.

Обер-сыскарь, привыкший к давящим, но логически безупречным «сводам» кабинета генерала, растерялся: туда ли я попал? Символ аскетизма и имманентной угрозы расслаблено сидел в кресле и доброжелательно смотрел на него. И – не поверить! – глаза генерала лучились мягким светом и чуть улыбались даже.

В беседу полковник влился далеко не сразу, поначалу отвечая то мычаньем, то дурацкими гримасами на лице. Он так и не смог понять, почему генерал разговаривает с ним не на «бумажном» языке, вошедшим в обиход из-за опасений электронного прослушивания американцами, а обычным, голосовым. Но куда больше его удивило новое задание шефа: связаться с Лихтенштейном и отозвать Франка, сподручного Иоганна. Ботсванскую группу расформировать и снарядить новую бригаду.

– Подождите, а с Иоганном что? – озадачился Кривошапко, не обнаружив в пасьянсе Иоганна.

– Расформировать, – заключил, чуть подумав, Остроухов. – Напарника – домой, а Иоганна – рас-фор-ми-ро-вать… Да и обсуждали не раз… Через трое суток – доложишь. Выполняй!

Вечером того же дня к неприметной гостинице «Венский вальс», ютящейся на окраине Вадуца, столицы карликового государства Лихтенштейн, подкатил «Лэндровер» со швейцарскими номерами и новенькими лыжами на крыше.

Водитель «Лэндровера» в убранстве горнолыжника, прежде чем покинуть джип, неуверенно осмотрелся. Между тем, казалось, что лыжник здесь не первый раз. По-видимому, оттого что едва заметно переигрывал, слишком рассеяно вращая головой.

Войдя в гостиницу, лыжник окинул взглядом коридор, где, помимо ведущей на второй этаж лестницы, выделялись две украшенные резным орнаментом двери. Из ближней доносились громкие, но нестройные голоса, дальняя же – наполовину открыта. Оттуда выглядывала стойка консьержа и стенд с ключами от номеров.

Гость, стараясь не скрипеть на добротных, но рассохшихся как во всех домашних отелях половицах, осторожно прошел в комнатушку консьержа. Прикрыл за собой дверь, но не до конца, ибо свет в аппендиксе не горел. Приподнялся на цыпочках, перегнулся через стойку и просунул в одну из ниш книгу, извлеченную из внутреннего кармана куртки.

Через минуту лыжник уже сидел в своем «Лэндровере». Взглянув в зеркало заднего обзора, поправил слезшую набекрень шапочку. Взяв курс на австрийский Фельдкирх, он еще не раз поглядывал в зеркало, хотя шапочка уже сидела идеально. На третьей развилке водитель повернул налево – в Цюрих, откуда выехал два часа назад.