Под светом убывающей луны (СИ)

Толща вдруг расступается, и что-то подхватывает его, с силой тянет наверх, буквально выбрасывая на поверхность.

Воздух!

Его вырвало водой, и он закашлялся, только сейчас способный вдохнуть. Наконец, он встряхнул головой, разбрызгивая капли с коротких волос, и рухнул на спину, открывая красные глаза.

Тобирама Сенджу пришёл в себя.

Всё было будто в тумане, но он чувствовал, что лежит на холодной траве. Легкие безжалостно горели, голова пульсировала, но все остальное мерзло. Хотелось свернуться, поджимая колени к груди, но конечности снова не слушались. Но почему, почему ему было холодно?

Он ощутил тяжесть мокрого поддоспешника, давившего на грудь сильнее самих доспехов. Холодный ветер выдувал малейшее тепло, которое могло бы скопиться между тканью и телом. Его чакра была почти на нуле и не грела.

Осознав это, Тобирама только сейчас понял — он чувствовал. Он был жив и мог чувствовать. А если он жив…

Сенджу скосил глаза в сторону и увидел на расстоянии двух локтей от себя жадно глотающего воздух Мадару Учиха.

Первая мысль: «Жаль, что он выжил».

Вторая: «Это что, он меня спас?!».

Последнее предположение совсем не вписывалось в рамки его привычного мира, и Тобирама временно отметил его как несущественное. Стало легче.

Мадара, наконец, нашёл в себе силы, глубоко вдохнул и сел. Его повело в сторону, но Учиха упрямо придвинулся к Сенджу и выхватил кунай. Тобирама дернулся, но сил на сопротивление не было совершенно. Учиха, однако, не стал его убивать: вместо этого он с силой распилил затупленным кунаем тесьмы-крепления доспехов, спихнул их с чужих плеч, оставляя валяться грудой на земле. Шатаясь, поднялся на ноги, схватил Тобираму за предплечье и потянул на себя, закидывая чужую руку на шею. Исходя из того, что получилось поднять Сенджу у Мадары не сразу (в первый раз они вообще завалились обратно на землю), враг тоже был сильно истощён и ослаблен. Только понимание этого и ощущение некоторой оторванности от мира удерживало Тобираму от попытки вырваться из хватки и бежать прочь от того, кто потенциально сильнее. Впрочем, чувство опасности, всегда преследовавшее его рядом с этим Учиха, сейчас молчало, и Тобирама, всё ещё пытаясь привести в порядок плывущий перед глазами мир, послушно переставлял ноги.

Вместе они ушли с бережка то ли озера, то ли реки. Тяжелые мокрые тряпки тянули к земле, но Сенджу упрямо брёл по равнине. Стараясь отвлечься от ощущения полного изнеможения, он оглядел Учиху, насколько позволял ракурс и иногда появляющиеся пятна перед глазами. Тот и сам был без доспеха, но Тобирама не мог припомнить, снял или изначально бился без них. На нём не было даже кланового плаща, лишь нательная майка, оббитая сеткой-кольчужкой. Лицо осунулось, мешки под глазами проступили четче. Спаситель с присвистом дышал, а когда вбирал холодный воздух, было слышно, что у него зуб на зуб не попадает.

Они пересекли широкую тропку и наконец нырнули в чащу леса. Тут оказалось намного темнее и ещё холоднее, разве что ветер не гулял, и его пронзительные порывы сменились стылым воздухом, ощутимо тяжелым. Наконец Мадара остановился и, спихнув его руку с плеча, толкнул вперед. Не удержавшись на ногах, Тобирама свалился, словно марионетка с обрезанными нитями чакры, на пожухлую траву. Сил в теле не чувствовалось совершенно, и разум будто не функционировал. Даже привычное логическое мышление отказывалось повиноваться. Всё, на что его хватило, это подтянуть ноги и голову поближе друг к другу, в надежде сохранить тепло, и провалиться в сон.

Уже на грани сознания он услышал возмущенное: «Мадара, осторожнее!», произнесённое родным голосом, но звучавшее настолько устало, что…

Тобирама заснул.

***

Сенджу отрубился в тот же миг, как рухнул на землю, и Мадара даже немного завидовал ему в этой возможности. Сам он не мог позволить себе поспать, хотя чакроистощение ощущалось в полной мере и головной болью, и слабостью, и вялостью мышц.

Он сделал ещё два шага и сел-упал на траву возле разведенного Хаширамой огня. Рядом с родной стихией стало немного легче. Сенджу утомленно вздохнул, но всё же поднялся, пошатываясь, дошел до брата и перетащил его на собранную копну сухих хрустящих листьев. Вернулся к костру, едва не спотыкаясь.