Как и предполагал Вощагин, осмотр злополучного ущелья, где укрывались бандиты, ничего существенного не дал. Пограничники нашли брошенный тяжелый пулемет без затвора и несколько снаряженных лент к нему; кое-какую амуницию и окровавленные бинты. Кто-то из боевиков, вероятно, был убит или ранен. Но трупы, если они и имелись, бандиты унесли с собой. То был их обычай: не оставлять убитых противнику. По закону шариата, павших за веру надо предать земле в родовом могильнике. Если погибший остался не отомщен, то для того, чтобы все родичи это знали, рядом с местом захоронения втыкалась большая палка с тряпкой на конце. Лишь после акта возмездия тряпку можно было снять. Тогда душа усопшего отлетала в рай.
В отряд десантно-штурмовая группа возвращалась уже открыто, не таясь. Дело свое они завершили, не без пользы, обливаясь потом, три ночи лезли в рыхлом снегу по горам. Настроение было приподнятое. Сидя в машинах, солдаты курили, травили анекдоты, смеялись.
Вощагин тоже был доволен проведенным рейдом. Но радоваться не спешил. Пока не добрались до места, надо быть настороже. Жизнь приучала его здесь не отпускать тормозов. Солдаты в Чечне попадали под огонь или подрывались на минах в совершенно неожиданным местах. Утром, кажется, тщательно, с миноискателями проверили дорогу, — все чисто, никаких препятствий нет. А поехали по ней часа через три-четыре и на ближайшем же повороте наскочили на фугас. Майор Рундуков абсолютно прав, говоря, что живут они в ритме взрыва. Комиссар, хоть и не горазд толкать речи, — это Вощагин заметил сразу, как только тот появился у них в отряде, — но рассуждает он здраво, как настоящий психолог. Только не с трибуны, с трибуны он говорить не мастак. А вот в узком кругу, да еще если его заденут за живое, может так выдать!..
Как-то у них в командировке был один товарищ из Заполярья. Приняли его как положено, вечером даже чарку подняли. Стол шикарный накрыли. А он выпил и стал жаловаться. У нас, мол, условия службы суровейшие: и мороз до шестидесяти градусов порой жмет, и метели по неделям гуляют, и ночь почти полгода над головой висит.
Рундуков слушал его и мрачнел. И без него угловатое лицо его еще больше перекосилось, глаза потемнели, желваки заиграли на скулах. Вощагин глянул на него и подумал: ну, сейчас замповос взорвется. Характер у него вспыльчивый. Так и вышло.
Рундуков стукнул кулаком по столу и заговорил гневно:
— Послушайте вы, заполярец! Несмотря на все ваши невзгоды, вы живете под мирным небом. А что у нас? Вот вам три моральных фактора, которых нет больше нигде и которые гнетут наших людей, влияют на их психику. Первое. У нас есть реальный противник, причем его, как правило, не видно, но он присутствует, находится где-то рядом. И нам приходится быть в постоянном ожидании опасности — и месяц, и год. Второе. Живем без семей. Даже здоровый мужик возвращается из отпуска надломленным, представляя себе, как долго ему придется быть одному. Третье. Посмотрите на наш быт. Блиндажи, палатки, окопы, почти фронтовые условия. Вот и сравнивайте!..
Выслушав доклад Вощагина, Агейченков пожалел, что Ермаш улетел незадолго до возвращения десантно-штурмовой маневренной группы. Генералу было бы полезно послушать о результатах рейда из первых уст. В донесении на бумаге все это будет выглядеть плоско, серо, как обычный, ничем не примечательный факт. Живой рассказ начальника разведки помог бы командующему понять, что подобные, как он сам называл, «слепые» рейды просто необходимы; их надо проводить регулярно, и людей, их совершающих, поощрять непременно. Трудностей и невзгод на пути им встречается сверхдостаточно, и не отмечать мужества и стойкости солдат просто нельзя, это означает гасить инициативу, убивать энтузиазм. Похвала воодушевляет бойца, заставляет его более ревностно выполнять свои обязанности.
— От лица командования всему личному составу, Борис Сергеевич, — сказал Агейченков Вощагину, — объявить благодарность, наиболее отличившихся представить на более серьезные поощрения. Человек пять пусть получат ценные подарки. У нас есть еще часы для награждения, Семен Яковлевич? — повернулся он к Еркову, присутствовавшему при докладе.
— Найдутся, Николай Иванович, — кивнул начальник штаба. — Но нужно их запас пополнять.
— Сделаем в ближайшее время. Ну а пару-тройку бойцов, наиболее себя проявивших, — Агейченков снова посмотрел на Вощагина, — отправим в отпуск. Лимит это нам пока позволяет.
Отпустив Вощагина, Агейченков остался вдвоем с Ерковым.
— Ну и что ты теперь скажешь, Семен Яковлевич? Оправдались наши надежды или нет? — спросил не без иронии, заранее, видимо, уверенный в положительном ответе.
— В данном случае, да, — ответил начальник штаба без особого восторга.