— Примерно через пару недель представьте мне свои соображения, — продолжал командир. — Потом вместе подумаем, как и что докладывать в Ставрополь. Ермаш, впрочем, с выводами просил не торопиться. Так последуем же сему мудрому совету.
Время было уже позднее, и Ерков, попрощавшись с командиром, отправился к себе. Они с женой занимали маленькую палатку на самом краю плато, где располагались основные силы отряда. В десяти метрах позади был крутой обрыв — шло уже Аргунское ущелье. У Еркова нередко возникало опасение, что ветер посильнее (а они тут ураганные) снесет их утлый домик в пропасть. Но перебраться в другое, более безопасное, место он не хотел: тут было тихо, уютно, прямо из окна палатки открывалась великолепная панорама гор. Да и устанавливал он ее своими руками, знал, что несмотря на кажущуюся хрупкость, парусина намертво держится за землю вбитыми туда железными костылями. А в центре лагеря, куда ему предлагали перейти, было шумно, многолюдно, туда и сюда шныряли солдаты. Ни о каком мало-мальском интиме, спокойствии не могло быть и речи. Ерков же любил уединение и покой. Да и его Клава не терпела суеты. Выросшая в деревенской тишине, привыкшая к несуетной размеренной жизни села, она через всю их совместную жизнь пронесла это удивительное свойство действовать на мужа отрезвляюще, успокоительно. Как бы он ни был взволнован, сколько бы ни нервничал (а на службе всякое бывает), стоило Еркову прийти домой и сесть рядом с женой, как в душе его наступало умиротворение. Клава была незаметной, молчаливой женщиной, красотой не блистала, была даже чуть пышновата. Но такие ему нравились. Худышек он терпеть не мог. Выпив в кругу друзей, когда речь заходила об этом, неизменно говорил: «Что это за баба, у которой подержаться не за что?»
Главное качество жены, как считал Ерков, была надежность. Она была, словно скала, на которую можно всегда опереться. Куда бы ни бросала его судьба, в какую тьмутаракань ни загоняла, Клава всегда без малейшего слова упрека ехала за ним. Даже сюда, на самый опасный участок границы она сумела последовать за мужем. Как ей это удалось, он не допытывался. Но буквально через месяц с небольшим после его приезда она появилась в отряде, причем не в качестве жены начальника штаба, а заведующей солдатской столовой — на плечах ее были погоны прапорщика. Клавдия была отличной кулинаркой. В свое время окончила торговый техникум. Поэтому ее охотно взяли на службу, тем более, что она выразила желание ехать в Итум-Калинский отряд, куда особых добровольцев не было.
Ни острым умом, ни экстравагантными нарядами, ни тем более внешностью Клава не отличалась. На плоском, как блин, лице — нос-пуговкой, широкие скулы и тяжеловатый квадратный подбородок. Ее никак нельзя было отнести к гарнизонным красавицам, гарцующих друг перед другом на разного рода офицерских праздничных сборищах. Но Ерков, сам парень деревенский, как раз и был доволен этим. Он считал, что с женой ему очень повезло. У других пограничников семьи распадались, жены надолго уезжали к родителям и друзьям. А его Клава всегда была рядом. Ко всему прочему, она родила ему двух сыновей. И оба учатся в Бабушкинском училище: один на первом курсе, второй — на третьем.
Однако отдохнуть в тот поздний вечер, побыть с женой, как хотелось, Еркову не удалось. На пути к дому его прихватил полковник Метельский.
— А я тебя ищу, Сергей Яковлевич! — воскликнул он, увидев устало шагающего между палаток начальника штаба.
— Зачем столь поздно я вдруг понадобился? — недоумевающе спросил Ерков.
— Нам нужно срочно мотнуться в первую комендатуру.
— Зачем? — еще больше удивился Ерков.
— Там какого-то хмыря задержали с большой партией «зеленых». Надо его быстренько раскрутить по горячим следам.
В голосе Метельского послышались удовлетворенные нотки.
— А что же он сам? — недоверчиво протянул Ерков, зная, что командир в таких случаях предпочитает всегда действовать самостоятельно, никому не доверяя.
— Но должен ж его зам хоть что-то серьезное сделать, — обиженно бросил Метельский. — Не все же мне пустячками заниматься. Вот я и попросил.
Ерков все понял. Он уже заметил, что командир действительно как-то не то, чтобы не доверяет своему заму, просто не дает ему ответственных заданий, словно боится, что тот не справится, подведет. Он даже сказал как-то об этом Агейченкову.
— Парень, дескать, молодой, в бой рвется? — усмехнулся командир. — Из молодых, да ранний. Отличиться хочет. Авось цацачку на грудь какую-нибудь повесят.
— А ты что, против? — спросил его Ерков напрямик.
Агейченков покосился на него хитровато.
— Доверяя — проверяй.
— Ну, это ты зря! — поморщился Ерков. — Птица в полете крылья расправляет.
— Вот именно, — подхватил Агейченков. — Только надежны ли те крылья? Вот в чем вопрос…
— Ты что, в него не веришь? — без обиняков задал вопрос Ерков, не любивший ходить вокруг да около.
Агейченков посерьезнел.