Под свист пуль [litres]

Гокошвили поглядел на него недоверчиво-вопросительно. Неужели зам командира отряда действительно так думает? Разве мало было у них на границе случаев, когда они не разгадывали уловок врага? Особенно в Чечне, где противник действует с изощренным коварством. Война может преподнести любые сюрпризы. Но наткнувшись на твердый, уверенный взгляд Даймагулова, он все же козырнул:

— Так точно, товарищ полковник! — И помолчав, с еле уловимой иронией добавил: — Как говорят мои солдаты: будем мозгами шевелить.

— Вот так-то лучше, — засмеялся Даймагулов. — «Не могу знать» только Митрофанушка твердил. Потому как лень ему было думать. Знаешь такой персонаж в русской литературе?

— Обижаете, Николай Николаевич, у нас в школе «Недоросля» проходили.

— Ну, то-то же! — хлопнул его по плечу Даймагулов. — Значит, голову в руки — и аллюр три креста, как говорит наш командир.

Дальше шли молча. Каждый думал о своем. Упоминание ими Агейченкова снова вернуло Даймагулова к тяжким мыслям об их взаимоотношениях. Сойтись лбами на узенькой дорожке с другом, шедшим рядом с тобой в огонь, готовым подставить плечо в любой критической ситуации… Казалось, эти отношения, зовущиеся боевым братством, сложились навек. Их уже не разорвать, и вот на тебе! Стала между ними женщина…

Возвращались с той же осторожностью. От проложенного маршрута не отклонялись ни на шаг. Оружие держали наготове, народ-то был обстрелянный. Люди знали, что в Чечне можно ожидать сюрприза в любую минуту.

В Кривой балке стояла звенящая тишина, не нарушаемая даже шелестом листвы на деревьях. Ветер, всегда несущийся с дикой скоростью, будто устал и взял длинную паузу. Молчание окружающих позволяло Даймагулову снова и снова возвращаться к своей горькой думе. Как разминуться на узкой тропе, когда никто не хочет уступить? А это он остро почувствовал во время одного из разговоров с командиром. Тот бросил на него откровенно-неприязненный взгляд и загадочно сказал: «Не надо лишних слов, Николай Николаевич. Мы всегда с тобой хорошо понимали друг друга. Время само рассудит нас».

Что можно было возразить на столь глубокомысленно-банальную тираду? Что я, мол, не дурак и кое-что соображаю. Ну а сам ничего с собой поделать не могу? Что тогда?

Даймагулов поморщился. Какая-то слякоть, а не здравые рассуждения. Есть же у него, наконец, твердость, воля, мужское самолюбие? Возьми себя в руки, прояви мужество, уйди с дороги ради друга. Так, кажется, поется в известной песне.

Но от этого предложения на душе становилось горько; мир тускнел буквально на глазах. Приняв такое безоговорочное решение, нужно было обречь себя на тягостное одиночество, которое и так уже обрыдло. Потому что другой такой богини ему не встретить… В этом он был твердо уверен.

Ему вдруг вспомнилось ее милое лицо с ямочками на смуглых нежных щеках, сомкнутые брови вразлет, волнистые черные волосы… Не подорвись он на радиоуправляемом фугасе, не попал бы в госпиталь и ничего бы этого не увидел. Просто не ведал бы, что живет на свете волшебная женщина. И все было б тогда в порядке, шло своим чередом. Никаких тебе переживаний и мучений — благодать!

Проклятый «сюрприз», заложенный каким-нибудь сопливым мальчишкой четырнадцати-пятнадцати лет… Даймагулов встречал таких — и немало. Попадая в плен или получив ранение, они плакали и кричали: «Мама!» И хотя их было жалко, для них уже не оставалось обратного хода. Раз ты взял в руки оружие и пошел в бой, значит, к тебе применимы все суровые законы военного времени. А сколько их погибало — молодых, ровным счетом ничего не испытавших в жизни… Но так их воспитывали. Парни ж ничему больше не обучены, только военному делу, да и то познают его больше на практике. И одно это — уже преступление перед собственным народом, ведь агрессивные бородатые дяди прекрасно сознают, что они губят цвет нации…

Пограничники вышли на дорогу, где их уже поджидали машины. Уазик Даймагулова стоял чуть сзади. Гокошвили пошел проводить его туда.

— Ну, как, Арсен Зурабович, обдумаем мои соображения? — с улыбкой спросил инженер на прощание. — Может, появились какие-нибудь конструктивные идеи?

— Нет, Николай Николаевич, ничего в голову не лезет, — признался тот обескураженно. — Непонятно, как мог этот тип границу проскочить? Там же у нас пост, понимаешь. И днем смотрят и в темное время — приборы ночного видения работают. Я беседовал с солдатами из наряда той ночи. Не заметили, говорят, ничего подозрительного, понимаешь. Значит, есть какая-то ходка скрытая. Но какая, убей бог не знаю!

В словах коменданта был какой-то резон, и Даймагулов сказал ему об этом.

— И все-таки разгадка должна быть, — заявил он. — И лежит она, поверь моему опыту, на поверхности.

Они сердечно попрощались. Комендант выделил трех солдат для сопровождения инженера и ушел к своей машине. Даймагулов постоял еще некоторое время, глядя ему вслед, и опять подумал, что есть какая-то скрытая ходка в горах, раз контрабандисты из Грузии наводняют их район. Надо искать. Все тайное становиться в конце концов явным.

Когда он опустился на свое сиденье, шофер осторожно спросил: