Спустя пару минут они вернулись на кухню, обнаружив за столом помрачневшую Эрику. Её встревоженный взгляд тут же вцепился в Йенса, который бережно накинул на её плечи свою кофту, задержав свои кисти на руках женщины чуть дольше положенного, что не укрылось от любопытного взгляда Оливера. Она улыбнулась уголками губ — но всего на мгновение.
— Спасибо, — тихо прошептала Ричардсон.
Йенс достал три кружи и налил туда чай. Также он пытался найти в шкафчиках что-то похожее на еду, чтобы угостить гостью, но потом понял, что это бесполезно, поэтому просто сел на стул рядом с Эрикой. Хотелось положить руку на колено Ричардсон, прижать её к себе за талию, поцеловать в макушку, обнять, прикоснуться к ней хоть как-нибудь, но Йоханесс прекрасно понимал, что не имеет права, да и здесь Оливер, которого наверняка приведут в шок такие действия отца. От разговора мужчина прибывал в смешанных чувствах, он был растерян, ведь никогда даже не задумывался о том, что однажды Оливер узнает. Ведь… узнавать-то по сути было нечего. Эрика и Йенс не были парой, но другой взгляд на ситуацию пошатнул мужчину. Ольсену было бесконечно плевать на то, что, возможно, он действительно вложил некоторый вклад в распад чужой семьи. Пускай Эдвардс подавится или удавится от горя, его чувства вообще никого не волновали. Из-за личной неприязни Йенс и не ощущал никакой вины, только вот у Эрики был не только муж, но и дочь. А это почему-то постоянно ускользало от внимания. И девочка и впрямь может чувствовать себя обеспокоенной и одинокой. Понятное дело, что не в Йоханессе дело, Эрика и Кристиан — взрослые люди, они сами всё разрушили, Йенс знал, что не был первым и не будет последним. Их брак как будто бы изначально держался на соплях, не имея фундамента. Хотя, конечно, мужчина не знал, что происходило в их семье и что привело к развалу. В любом случае, Йенс никогда не считал причиной именно себя. Он слишком незначительный, незаметная пылинка. В глазах Оливера всё было иначе, в глазах Оливера он был значимым звеном в этой бесконечной цепочке. И мужчине стало страшно, что теперь сын в нём разочаруется окончательно.
А Эрика как будто бы понимала, о чём был их разговор. Её взгляд стал ещё отрешеннее, она механически мешала сахар в кружке и смотрела в одну точку. Сердце Йенса сжалось. Очевидно же, что пришла не просто так.
— У тебя что-то случилось? — тихо спросил Ольсен, только после этого она отмерла и перевела взгляд на него.
А затем резко опустила глаза вниз. Тогда Йоханесс нашел под столом руку Эрики и осторожно её сжал.
— Случилось, — наконец, отозвалась Ричардсон.
— Что, мил… — Йоханесс чуть не назвал Эрику «милой», поэтому постарался заглушить это наигранным кашлем. Черт подери, он так ненавидел себя и свою неосторожность.
— Не хочу говорить об этом, — уныло отозвалась она, снова уставившись в свой чай.
Сердце бешено добилось о ребра и кричало во весь дух: «Я люблю тебя, Эрика Ричардсон! Я так хочу касаться тебя! Я так хочу вытащить тебя из дерьма! Я так хочу обладать твоим сердцем, а не телом!», но Йоханесс продолжал неподвижно сидеть на своем месте, впитывая глазами образ любимой женщины и умирая от безысходности и бесполезности, потому что никак не мог ей помочь. Эрике не нужна была поддержка Ольсена так же, как и не нужен был сам Йоханесс.
Художник чуть двинулся в бок, соприкоснувшись коленями с коленками Ричардсон. Эрика сначала не пошевелилась, а затем положила свою руку себе на бедро и медленно провела мизинцем по ноге Йоханесса, при этом никак не выдавая себя в лице, в то время как самого Йенса свело от чувств и внезапной нехватки воздуха. Ричардсон вновь провела пальцами, но уже двумя, по коленке художника, медленно поглаживая его.
— Я, п-пожалуй, п-пойду сп-пать, — почувствовав неловкость, произнес Оливер, после чего поднялся со своего места.
— Добрых снов, Оливер, — мягко произнесла Эрика.
— С-спасибо. Вам тоже, — с этими словами Расмуссен тут же покинул кухню.
Ричардсон подняла руку с колена и взяла чашку, поднесла ее к губам и сделала пару глотков. Йоханесс внимательно наблюдал за действиями Эрики, мечтая даже о таких глупостях, как стать кружкой, при этом все еще ощущая фантомные прикосновения мафиози.
— Это самый ужасный чай, который я когда-либо пробовала, — кокетливо улыбнулась Эрика.
— Выпендриваешься тем, что обычно пьешь чай дороже, чем мой дом? — хмыкнул мужчина в ответ, удивленно наблюдая за тем, как менялось настроение женщины. Из-за чего?
— Я обязательно дам тебе попробовать чай, который стоит дороже, чем твоя жизнь, — все так же улыбаясь, произнесла Ричардсон.
— Это был удар ниже пояса! — возмутился Ольсен.