Под знаменами Бонапарта по Европе и России. Дневник вюртембергского солдата

В день Праздника Тела Господня мы вошли в город Торн, который находится на северном берегу реки Вислы – еще один город, в котором я был в 1807 году. Здесь мы впервые увидели все корпуса сразу. Все ворота были забиты, и полкам пришлось идти по улицам вперемешку с местными жителями. Квартиры мы по-прежнему получали. Еду, тем не менее, приходилось готовить самим, из своих собственных пайков мяса и хлеба. Мясо хранилось в заполненных солью и льдом ямах; ходили слухи, что оно хранилось там с 1807 года – и, судя по его состоянию, эти слухи казались достоверными, поскольку оно приобрело синевато-черный цвет и стало соленым как селедка. Его можно было есть, и мы несколько раз вываривали его, чтобы избавить от излишней соли, а воду, совершенно непригодную для супа, просто выливали.

Поскольку мы прибыли в Торн в день Праздника Тела Господня, я присутствовал на службе в большом городском соборе, где я услышал очень необычную проповедь, поскольку она шла на польском языке, и я не мог понять ни слова. Потом я поднялся на высокую и широкую колокольню, на которую вела лестница из более чем ста ступеней, и увидел восемь колоколов. Язык самого большого колокола был выше меня самого. Столь же огромный язык был прислонен к стене, и я не мог даже сдвинуть. Со времени моего визита в 1807-м году, город был преобразован в крепость. Окружающие его холмы срыли и построили стены, но только из бревен, а засыпка была не каменная, а песчаная.

Теперь приказ повел нас из Торна в Мариямполь.[34] Мы прошли через Зеебург,[35] Бишофштайн[36] и Лагарбен.[37] Дороги были песчаные, и пыль покрыла всю нашу одежду. Оттуда мы попали в деревню под названием Лёвентин,[38] где наблюдали странное зрелище: мы насчитали более тридцати аистовых гнезд, почти все они находились на вершинах высоких ив, а сами аисты прохаживались по болоту стаей подобно домашним гусям. Далее дорога шла через Норденбург[39] и Даркемен.[40] Потом мы пришли в маленький городок Кальварию, расположенный на совершенно бесплодной равнине. Наступил полдень, а перекусить было нечего. Поскольку так требовали обстоятельства, этот маленький город, хотя уже и разграбленный, нельзя было еще раз не обшарить. Все солдаты побежали искать пищу и воду, и так получилось, что все спрятанные жителями запасы были извлечены и доставлены в лагерь, ведь это была Польша, а значит, дружелюбная к нам страна. По этой причине жители города пожаловались нашему кронпринцу, и соответственно, поступил приказ, что первый солдат, который покинет лагерь, будет расстрелян. Я вернулся в лагерь как раз вовремя. Решительность нашего кронпринца поднялась так высоко, что он разъезжал вдоль строя с пистолетом, держа его на уровне груди некоторых солдат, так что можно было почти поверить, что они будут расстреляны, и только то, что они остро нуждались в пище, останавливало его.

Ежедневно трудностей прибавлялось, а хлеба не было. Однажды наш полковник обратился к нам и сказал, что мы можем не надеяться на хлеб, пока не пересечем границы неприятеля. Большинство все еще получали небольшое количество говядины, но голод вынудил их раскапывать поля уже прорастающего картофеля, который, однако, был почти несъедобным. Отовсюду можно было услышать, что несколько человек уже застрелились, не перенеся трудностей: в частности, один офицер перерезал себе горло. В конце концов, мы пришли к реке Неман, по которому пролегала граница с Россией. Там находился городок Понемунь.[41] Все обрадовались, увидя русскую границу. Мы расположились у подножия холма на нашей стороне реки, и каждому казалось, что он должен сделать свой ранец как можно более легким. Я тоже порылся в своих вещах и выбросил жилеты, средства для стирки, брюки и пр. Здесь мы должны были стоять до тех пор, пока не будут установлены понтонные мосты. Мы полагали, что русские будут ждать на другом берегу и атакуют нас, но ничего не произошло. Бонапарт из пушек обстрелял несколько занимаемых русскими противоположных высот, а затем послал через реку свою конницу. Однако после короткой стычки русские отступили.

25-го июня армия прошла по мостам. Теперь мы считали, что после того, как мы в России, кроме фуража у нас более не будет других проблем – но это оказалось иллюзией. Понемунь разграбили еще до нас, равно как и окрестные деревни. Тут и там бегали свиньи, их оглушали дубинками, закалывали саблями и штыками – частенько некоторые из них оставались живы – а потом их разрезали на куски. Несколько раз мне удавалось отрезать кусок, но мне приходилось съедать его сырым, так как мой голод не позволял мне дождаться, пока мясо сварится. Марш – это худшая из пыток, поскольку мы шли колонной, жара и пыль выжигали наши глаза, словно горячая угольная пыль. И без того тяжелое положение усугубляли постоянные остановки войск в болотистых местах или на узких дорогах. Часто приходилось стоять в течение получаса, а затем идти до следующей остановки потея и страдая от голода и жажды.