Под знаменами Бонапарта по Европе и России. Дневник вюртембергского солдата

Утром 17 августа, каждый полк был приведен в полную готовность, и, построившись в колонны, мы пошли на русских. Каждый полк, без исключения, находился под огнем. Снова и снова наши войска шли в атаку, но из-за численного превосходства русских, каждый раз нам приходилось отступать, поскольку на холмах стояла их тяжелая артиллерия. Наконец, вечером мы заняли хорошую позицию на холмах с видом на город, и битва закончилась. При таких обстоятельствах о голоде и мыслей не было. В течение ночи, я, однако, я съел немного меда и зерна, поскольку сил готовить не было. Мысль о завтрашнем дне прерывали мой беспокойный сон, и в моих грезах мне виделись призраки мертвых солдат и лошадей. Поскольку мне повезло, и я не мучился от раны, я подумал: «Боже, Ты позволил мне жить до сих пор. Я благодарю Тебя, готов и дальше страдать во имя Твое, и в то же самое время молю Тебя и далее оберегать меня».

Эту и некоторые другие благочестивые мысли я обращал к Богу, и размышлял о своем будущем. Несмотря на то, что ночь не была спокойной и новая битва могла начаться в любой момент, ничто из всех моих несчастий не мучило меня так сильно как мои думы о моих братьях, сестрах и друзьях. И эти самые мучительные мысли я пытался сокрушить своей надеждой: «С Богом все возможно, так что, мне остается только отдаться под его защиту и покровительство».

Как только рассвело – здесь я не могу не сказать, насколько долог был день и коротка ночь. Много раз, когда вечером мы входили в бивуак, сияющее солнце еще было высоко, так что между закатом и восходом проходило очень немного времени. Красноватый цвет неба сохранялся до самого восхода солнца. Кто-то, проснувшись, думал, что это уже вечер, но вместо темноты повсюду разливался яркий дневной свет. Ночь длилась три часа, не более. Так что, как только рассвело – мы пошли на город. Немного ниже города мы перешли реку. Северные предместья были взяты штурмом и сожжены. Врачу моей роты Штаубле во время форсирования реки оторвало руку, и потом он умер. Я более не имел возможности смотреть на своих товарищей, и, следовательно, не знал, каким образом они погибли или пропали без вести. Каждый из нас, совершено обезумев, стрелял и рубил врага, и никто не мог сказать, был ли он впереди, в середине или позади центра армии.

Наконец, под непрерывным артиллерийским обстрелом русских мы штурмовали его. С помощью тяжелой пушки, большинство укреплений, находившиеся на верхней части высокой старой городской стены, за которыми укрывались русские, были разрушены. Мы прорвались через ворота, направили свою атаку на все уголки города и обратили врага в бегство. Войдя в город, мы пошли к монастырям и церквям. Я также поспешил к большой церкви, которая стояла справа, на холме, с открывавшимся с него видом на нижнюю часть города. По пути я не встретил, однако, ни одного врага. Там находились только священники («Bopen»[49]). На них были черные рясы, старые, оборванные штаны и тапочки. Это была большая церковь. В ней было много икон и алтарей, как и в наших храмах. Единственная разница – это отсутствие чаши со святой водой. Церковь была пятиглавой – четыре по краям, и одна над центром. На каждой главе были тройные железные кресты, и от каждого креста тянулись железные цепи – от одной главы до другой – это было очень красиво.

А после атаки русских из двух предместий, из которых одна дорога – слева – ведет в Санкт-Петербург, а другая – справа – в Москву, и гибели в огне их деревянных домов, мы вернулись на место нашего бывшего бивуака. Здесь увидел раненых, которых везли, чтобы прооперировать возле небольшого кирпичного завода, расположенного на одной из городских высот. У многих были оторваны либо нога, либо рука. Все это походило на скотобойню. В самом городе более половины зданий были сожжены, в частности, верхняя часть города и множество других больших домов. Повсюду валялось много свернувшихся в рулон листов кровельной меди. В одном здании, в западной части города, я увидел, что его первый этаж забит бумагой, сверху она была покрыта толстым слоем пепла – здесь, вероятно, сожгли весь городской архив и все официальные документы.