Тут возник вопрос, как перевезти и поделить зерно, но мне показалось, что в одном из домов я видел лошадь. Все сразу же поспешили туда. Мы нашли двух вместо одной, но, к сожалению, это были жеребята, и их нельзя было использовать. Мы взяли того, что был побольше, положили на него два мешка и очень медленно пошли. Пока мы шли, русские издалека заметили, как мы возвращаемся с добычей, и в то же время в долине мы увидели отряд крестьян, человек около пятидесяти. Они побежали прямо на нас. Что нам было делать, кроме как стрелять в них? Я, однако, вел лошадь, второй человек держал мешки, а остальные стреляли, один за другим, так что крестьяне рассыпались в разные стороны, чтобы не погибнуть так легко, и мешки им у нас забрать не удалось.
Мы поспешили к нашему бивуаку, но по пути наткнулись на глубокий ручей, и лишь одно бревно лежало поперек него. Возник вопрос, как переправить лошадь и мешки. Я сказал: «Ну, мешки мы перенесем, а лошадь перейдет вброд», и в самом деле, мне удалось пройти по этому узкому мосту в вертикальном положении и без использования перил, хотя этот подвиг мог мне дорого обойтись, так как река была очень глубокая. Затем перешла лошадь, мы вновь загрузили на нее мешки, и, наконец, вошли в свой лагерь. Это был триумф! Никто не мог сдержать своей радости. Затем мы замесили тесто в маленькие шарики и запекли их на кострах. Этой пищи мне хватило на неделю, и я поблагодарил Бога за тот подарок, что меня ждал под соломенными связками.
Затем мы прошли через Уллу, Бешенковичи, и Островно, а ближе к концу июля направились на Витебск. Часто на этом марше мы совершали конные набеги. Обычно около тридцати наших людей сходили с главной дороги, чтобы найти заселенную и неразграбленную деревню. Мы собрались с силами и шли примерно три или четыре штунде, надеясь на следующем бивуаке догнать армию.
Нам повезло, мы нашли деревню, где все, казалось, было в полном порядке. Для того чтобы защитить наш маленький отряд, мы оставили арьергард, чтобы в случае нападения русских он предупредил нас. Как только мы вошли в село, к нам сразу же подошел человек, вероятно, посланный от старосты, чтобы узнать наши желания. Мы сказали ему, что мы собираем провизию для армии – и если они отдадут нам ее добровольно, сила применена не будет. Он сообщил об этом деревне, но ответ был явно не добрый, и поэтому мы были вынуждены разбиться по двое и обыскать дома. Вместе со своим товарищем я приложил много сил, но мы не нашли ничего, кроме молока и капусты («капука»[47]
).Во дворе стоял деревянный дом. Он был заперт, и крестьяне не хотели открывать его. Когда мы взломали дверь, какая-то женщина с ребенком словно безумная кинулась на нас, но мы ее твердо и аккуратно отстранили. Здесь мы нашли немного муки, яиц и сала. Когда же все найденное было собрано вместе, выяснилось, что наша добыча довольно значительная. Я рассказываю об этом так подробно, чтобы понять логику русских. Если бы они добровольно открыли свои кладовые, большая часть их домашнего убранства осталась бы нетронутой, поскольку было необходимо вскрывать полы, чтобы найти что-нибудь – в общем, все перевернуть вверх дном. Под одним из таких полов, настеленном поверх мощных брусьев, мы нашли полные горшки колбас, хранившиеся в ящиках четырех или пяти футов в длину и заполненных кусочками сала и мяса, каждый толщиною в цолль.[48]
Хотя они уже и попахивали, тем не менее, их быстро съели. Здесь также были спрятаны горшки, наполненные кусками творога, который в соответствии с обычаями страны приготавливался путем нагрева молока на огне, так чтобы оно свернулось и чтобы молоко, сыр, и жир плавали вместе. А еще нам достались сыр и сало.В другой, полуразграбленной деревне, в домах ничего не было, и потому, побуждаемые голодом, мы осматривали землю. С несколькими своими товарищами я убрал большую кучу дров, возможно, лежавшую там совсем недолго. Мы убрали ее, немного покопались в земле и обнаружили дощатую крышку. Под ним оказалась яма, глубиной десять или двенадцать футов. В ней стояли прикрытые соломой горшки с медом и пшеницей. Вытащив их всех оттуда, мы открыли эти горшки и увидели твердое вещество белого цвета, похожее на воск. Даже саблей трудно было выковырять даже небольшой кусочек, но как только горшок был поставлен на огонь, все внутри него расплавилось, и стало ясно, что это чистый мед. Теперь у меня был мед, которым я питался неделю, хотя и без хлеба. Я ел и сырые пшеничные зерна, и болотный аир, самые разные корнеплоды, в общем, все, что могло хоть как-то утолить жестокий голод.
После этой верховой прогулки мы снова вернулись в бивуак и 16-го августа пошли в сторону Смоленска. От моей роты осталось только 25 человек. В Витебске из нескольких батальонов уже сформировали полки, при этом многие офицеры остались без команды – среди них был мой капитан, которого звали Аррант. Все должны были быть готовы к бою. Перед нами на обширном холме лежал Смоленск, а за ним протекал Днепр. Даже в ночь нашего прибытия было несколько стычек между нашим авангардом и русскими форпостами.