Под знаменами Бонапарта по Европе и России. Дневник вюртембергского солдата

Я был не одинок, поскольку множество голодных солдат повсюду искали пищу, а если найти ничего не удавалось, они собирали капустные стебли, здесь и там торчавшие из-под снега, вырезали из них сердцевину, и эти маленькие обледеневшие шарики медленно оттаивали в их ртах. И, тем не менее, мне снова повезло. Я нашел неразграбленную деревню. И в ней несколько снопов пшеницы. Я положил снопы перед лошадью и сорвал несколько колосьев. Я очистил зерна, затем положил их, смешав с соломой в ручную мельницу, найденную в доме, и по очереди с несколькими другими солдатами, смолол немного муки. Из теста мы вылепили несколько маленьких – с кулак величиной – хлебов и уложили их на горячие угли. Хотя снаружи хлебы покрылись углем, внутренняя их часть была вполне съедобной. У меня было целых пятнадцать таких хлебцов.

А в дальнейшем, всякий раз, когда я находил снопы ржи или пшеницы, я собирал колосья, очищал зерна и в течение дня питался ими, доставая из своего хлебного мешочка. Несколько раз я находил конопляные зерна – их я тоже ел сырыми, доставая из своего кармана, а будучи приготовленными, они были лакомством для меня, потому что зерна лопались и превращались в маслянистый соус, однако, до тех пор, пока я не нашел соли, я постоянно их не употреблял.

Уже под конец этой удачной ночи я привязал четыре снопа к седлу и вернулся в колонну. Однако чтобы разжечь костер, я опять покинул дорогу. Идти по глубоком снегу было слишком тяжело для моей лошади; так что я взял крестьянские сани, состоявшие только из двух пластин древесной коры, изображавших кузов, надел на лошадь сделанный из мешка хомут, а затем соединил его с санями двумя веревками. В этот раз мне предстояло перейти реку около шестидесяти футов шириной, через которую было переброшено лишь четыре или пять длинных жердей. Поэтому я не нашел никакого другого способа, кроме как самому перенести сани на руках, а лошадь заставить идти вброд. И мне удалось успешно перенести через реку пустые сани, хотя мои ноги иногда уходили в воду до колена, поскольку жерди прогибались. Я снова запряг эту хорошо умеющую плавать русскую лошадь в сани и поехал дальше. На этой реке я встретил человека по имени Виттенхофер, своего земляка, который был уже очень слаб. Я позволил ему ехать на лошади, а через несколько дней он умер.

На санях я проехал через сожженные Вязьму, Семлево и Дорогобуж, но своего майора там не находил. Однажды, когда я ел свой вышеописанный хлеб, меня заметили несколько французов. Эти жестокие и бесчеловечные люди окружили меня под предлогом покупки хлеба; и когда прозвучало слово «хлеб», все они накинулись на меня так, что я думал, что скоро мне конец. Но тут, каким-то чудом неподалеку оказалось несколько немцев, которых я тотчас позвал на помощь. Они так хлестнули мою лошадь, что большая часть французов скатилась с меня, а потом их вообще прогнали прочь.

Среди этих немцев были два унтер-офицера из моего полка, которых звали Н. и Н. После того, как я снова оказался на свободе, они забрали у меня хлеб и ушли. Не они, как я теперь понял, а их голод и мой хлеб стали моими спасителями, и в то же время, моими грабителями. Несмотря на то, что я уже дал им хлеба, они отняли у меня весь оставшийся! Но об этом, мои дорогие читатели, нужно судить иначе, чем вы думаете. Есть истории, в которых люди убивали и ели друг друга потому что хотели есть, но, конечно, в этом случае до убийства было еще далеко. Если голод дошел до такого высокого уровня, что в этом удивительного? И, кроме того, он уже уничтожил в людях большую часть их человечности и милосердия. В то время я слышал, что ради куска хлеба несколько человек были убиты. Я и сам мог спокойно и равнодушно смотреть в заплаканные лица раненых, на обмороженных, и сгоревших. Но я продолжу свое повествование и перехожу к другим вещам.

* * *

Мы прибыли в Смоленск 12-го ноября, проделав из Москвы, таким образом, путь длиной в 26 дней и ночей непрерывного марша. Если представить, что в сутки мы двигались в течение лишь двенадцати часов, то тогда получается, что от Москвы до Смоленска мы дошли за 312 часов.

При подъезде к Смоленску шел сильнейший дождь, и сани шли очень тяжело. У самого города толпа настолько сгустилась, что в течение нескольких часов я не мог попасть в свою колонну, поскольку Гвардия и артиллерия с помощью жандармов убирали всех со своего пути. В конце, концов, приложив много сил, мне это удалось – ведя лошадь под уздцы и помогая себе саблей, я прошел по мосту. Затем я и мой потерявший всякий порядок полк пошли вправо, по направлению к городской стене у реки Днепр. Здесь мы остановились лагерем на два дня. Нам сообщили, что здесь нам предстояло вступить в бой с врагом, а также получить со склада хлеб и муку. Ни того, ни другого, правда, не произошло. Нужда все возрастала, и лошади были застрелены и съедены. Поскольку мне не удалось добыть себе мяса, а есть хотелось невыносимо, я взял свой горшок и нацедил в него крови убитой лошади. Я поставил эту кровь на огонь, чтобы она свернулась и без соли съел.