Под знаменами Бонапарта по Европе и России. Дневник вюртембергского солдата

После ночной трапезы все улеглись, и я тоже пошел спать. Моя лошадь как обычно была привязана к моей руке. Через некоторое время один из моих товарищей закричал: «Присматривайте за своей лошадью, иначе ее украдут!» Я ответил: «У меня все в порядке». Второй раз меня уже не будили. Мой земляки перерезали ремень и улизнули. Я проснулся в полном одиночестве. «Боже, – подумал я, – что же может спасти меня? Что делать? Я больше не могу дальше везти ни свои вещи, ни вещи моего офицера. Из-за своей слабости я не могу надеть на себя свой мех, а без него я замерзну». Эти мысли заставили впасть меня в отчаяние, и все увеличивающаяся боль терзала мое тело. «Теперь я должен был делать что-то, и даже под угрозой смерти рисковать – я и так уже почти покойник», – так думал я. В сотне шагов от меня лежали французские гвардейские кирасиры, который ранее отняли у меня кофе и буханку хлеба. И я решил рискнуть увести у них лошадь! Я подкрался к ним, следя за тем, чтобы никто из них не пошевелился и не проснулся, перерезал ремень и ушел с очень большой черной лошадью. Затем я отошел дальше, где никого не было, затем поспешно забрал свои вещи, уложил их на лошадь, и немедленно пустился в путь. Я так боялся, что кто-то из них увидит и узнает меня! Впоследствии, из-за этого страха, я продал эту лошадь.

Перед рассветом, я снова услышал голос моего офицера, майора фон Шаумберга. Я окликнул его по имени, после чего он от всей души радовалась и говорил: «Мы снова вместе». Он рассказал мне о своих приключениях, а я ему о своих. Он был особенно рад, что багаж в полной сохранности, и лошадь есть. Мы продолжили путь к Борисову и снова решили немного отдохнуть. На какой-то лесопилке мы развели костер. Когда майор достаточно разогрелся, его «обитатели» начали грызть его с особой злобой, и по этой причине он попросил меня, истребить его мучителей через воротник его рубашки. Я согласился, но когда посмотрел за его воротник, то увидел там открытую рваную рану, в которой копошились паразиты. Я был вынужден с отвращением отвернуться и успокоить майора, сказав, что я ничего там не нашел, ведь мои глаза так болели от дыма, что я ничего не смог разглядеть. Однако на мне было не меньше паразитов, возможно, целые тысячи. Тем не менее, из-за того, что я постоянно присматривал за собой, у них не было никакой возможности безнаказанно питаться моей плотью. Кроме того, я помнил одно утверждение – «Вши живут только на здоровых людях», и я не считал эту беду самой страшной из всех в жизни.

На одном дворе я увидел около двадцати мертвых коров, умерших от голода и холода. Я попытался отрезать своей саблей кусок мяса, но замерзшая туша была твердой как камень, и только приложив много сил, мне удалось вспороть живот одной из коров. Поскольку я не мог ни вырезать, ни вырвать ничего кроме каких-нибудь внутренностей, я взял жира, и как мне кажется, довольно много. Каждый раз, когда я накалывал небольшой кусочек этого жира на кончик своей сабли, чтобы просто разогреть его на огне, большая его часть оставалась все-таки твердой, но я с большим аппетитом поглощал один такой кусок за другим. То, что я слышал раньше – а именно, что сало избавляет от сонливости, оказалось правдой. Около четырнадцати дней у меня имелся твердый жир, который я всегда ел только в чрезвычайной ситуации и который я очень бережно сохранял. И, действительно, сонливость меня более не беспокоила, я всегда был активным, и в течение всей ночи мог добыть пищу себе и своей лошади.

* * *

25-го ноября 1812 года мы достигли Борисова. Теперь мы шли к реке Березина, где нас ожидали все мылимые и немыслимые ужасы. По дороге я встретил одного моего земляка по имени Бреннер, который служил в легкой кавалерии. Он был совершенно мокрый и окоченевший от холода – мы приветствовали друг друга. Бреннер рассказал мне, что прошлой ночью его и его лошадь захватили, а хижину, где он ночевал, разграбили, что потом он сбежал и перешел через незамерзшую речку. Теперь, сказал он, он был совсем близок к смерти от обморожения и голода. С этим хорошим человеком и доблестным солдатом я случайно познакомился недалеко от Смоленска – у него была небольшая буханка хлеба весом около двух фунтов, и он спросил меня, хочу ли я кусок хлеба, сказав, что это его последний резерв. «И, тем не менее, поскольку у вас совсем ничего нет, я поделюсь с вами». Он спешился, положил хлеб на землю и принялся резать его саблей. «Дорогой мой друг, – сказал я, – вы относитесь ко мне как к брату. До самой смерти я не забуду вашей доброты, и верну вам во много крат больше, если мы выживем!» У него был тогда русский конь, огромный, сероватого цвета, и каждый из нас должен был идти своим путем, через свои собственные опасности. Это была наша вторая встреча – мы оба находились в самом жалком состоянии, и мысль о том, что нет возможности это как-то это исправить, тяжело ранила мое сердце и навсегда осталась в моей памяти. Вскоре мы расстались, и он погиб.