Под знаменами Бонапарта по Европе и России. Дневник вюртембергского солдата

В то время как я и капитан все еще ждали нашего майора, мне стало так холодно, что я чуть сознание не потерял. И тогда я сказал: «Капитан, если вы все еще хотите ждать, я отдам вам лошадь майора. Я невероятно замерз, и поэтому я пойду». Тогда капитан решил тоже уйти, и ночью мы увидели горящий хутор, примерно в полумиле от нас слева от дороги. Мы быстро пришли туда и в тепле просидели там до пяти часов утра. Потом я услышал крики и страшный шум с дороги, и сказал капитану: «Пойдемте, похоже на дороге русские».

Уходить от костра капитану не хотелось, но после такого сильного аргумента он пошел со мной. Кроме своей и майорской, у меня была еще одна оседланная лошадь. Из-за сильного холода я не мог ехать в седле, поэтому я взял всех этих трех лошадей за ремни и пошел к дороге. Таким образом, мы попали прямо в самую гущу врагов. Я был так слаб, что не мог сесть на лошадь, поскольку в обмотанных тряпьем ногах я не мог попасть в стремена, а без стремян я тоже сесть в седло не мог.

Со своими лошадями я спешил, как только мог. Русские кричали, что они помилуют нас, полагая, что мы остановимся и сдадимся. Мы крикнули им: «Товарищи, простите нас!», но скорости не снижали. Тогда казаки напали на капитана и его спутника, ударили их по голове и сбили с лошадей. Один из них заехал слева и ткнул в меня пикой, но я отскочил вправо, спрятавшись за лошадью. В то же время, однако, второй казак ударил меня пикой в шею. Я отпустил двух лошадей, оттолкнул третью в сторону, а сам бросился в снег, таким образом, чтобы оказаться под лошадью – так мы и лежали, тихо, словно мертвые, в снегу поодаль от дороги. Я не чувствовал ни голода ни холода. Я только внимательно прислушивался и следил за врагом, чтобы при первой же возможности сбежать. Я видел избиение, слышал звуки ударов и громкие стоны, но двигаться не решался. Всех, кто был на ногах, повалили или убили. Постепенно дорога опустела, так как те казаки, что шли впереди, продолжили преследовать армию, а те, кто шел позади, увели пленников. Мне повезло, что из-за сильного холода казаки не занимались грабежом. Они были в рукавицах даже когда держали пики, поэтому первый удар только продырявил мою одежду, и даже второй – в шею, не задел меня.

Через четверть часа, убедившись, что вокруг меня совершенно чисто, я выбрался из-под лошади и побежал прямо к ближайшему лесу вправо от дороги. Тем не менее, несмотря на столь паническое бегство, я не забыл захватить с собой котелок, в котором лежали горох и кусок муслина. Пока, избежав смерти, я бежал по снегу глубиной в 15 дюймов, я думал о своем спасении и благодарил Бога за Его отеческую заботу – особенно за этот горох и, одновременно, посуду для его приготовления, словно нарочно оставленные для меня Господом в этих диких местах. В кухонной утвари всегда была потребность, и только, возможно, у одного из сотни имелось нечто пригодное для варки еды. Конское мясо, конопляные и ржаные зерна мне практически всегда приходилось есть сырыми. Во-первых, не было возможности развести костер, во-вторых, не было воды, разве что, довольно долго растапливать снег, и, наконец, не имелось посуды – и чаще всего отсутствовало все перечисленное.

В таком вот полурадостном и полумертвом состоянии я шел вперед, и в тот день по дороге прошел почти полтора штунде. Только грохот и лязг окованных железом колес и крики людей указывали, что иду точно по дороге. Стемнело, и мне не надо было думать: «Где сегодня ночевать?» Поскольку, как всегда: «Твоя кровать – снег, твое одеяло – мех». И вдруг впереди я снова увидел примерно в штунде ходьбы горящую деревню, а потому ускорил шаг, чтобы побыстрее туда добраться. Я подходил осторожно, стараясь понять, на каком языке тут говорили. И, к счастью, не услышав русской речи, я тотчас побежал на огонь. Здесь горело около двадцати домов. Я встретил трех человек из Вюртемберга и провел ночь с ними.

Один из них сказал: «Если вы будете готовить горох, и если мне будет позволено составить вам компанию, я внесу от себя соль и жир», на что я с большим удовольствием согласился. Но даже без этого предложения я не смог бы допустить, чтобы совсем недалеко от моей необычно роскошной трапезы находился мой голодный соотечественник. Жир был добавлен, и, наконец, мы приступили к еде. Однако, сделав лишь несколько глотков, мы почувствовали такое жжение и зуд в горле, что не могли продолжать есть дальше. Мы рассмотрели жир – это было мыло. Все приготовленное пришлось выбросить, а голод остался, поскольку весь горох тоже ушел без остатка в это блюдо. Мы пробыли там половину ночи, а затем пошли дальше. Следующие три дня я вообще ничего не ел, за исключением небольшого количества свекольного сока, который я обнаружил как-то в деревянном бочонке, в котором имелось трехдюймовое отверстие. Этот бочонок не замерз, так что я мог утолить мою жажду.