Вечером третьего дня я догнал армию только у Вильно. Тут царила невероятная суматоха. Я приехал туда ненамного раньше русских, которые постоянно брали пленников. Я находился в огромной толпе, стоявшей на одном из холмов возле города. Из-за большого количества скопившихся перед городскими воротами лошадей и повозок, многие из которых лишились своих лошадей, солдаты не могли подвигаться дальше. С трудом и рискуя жизнью, через этот затор люди расчищали себе путь. Поэтому я решил обойти город и зайти в него с другой стороны.
Во время этой прогулки я случайно встретил своего земляка, сына старого винодела из Эльвангена, который поставлял нам свой товар. Будучи хорошо знакомым с этим городом, он через особый вход провел меня в него, но вскоре мы расстались. Потом, по маленькой боковой улице я попал в дом, в котором находилось несколько евреев. Я сразу предложил им денег, чтобы взамен получить водки и хлеба. Но, тем не менее, за мой кусок муслина – около десяти элле[59]
длиной – они согласились дать мне только бутылку водки. Я особенно не торговался – голод заставил меня быть кратким. За четыре польских гульдена я получил немного водки и кусок хлеба, которые с большим аппетитом сразу же и проглотил. Когда эта водка закончилась, я дал один серебряный рубль и получил столько же, правда, без хлеба. Если я выпил три бутылки водки за три часа, многим может показаться, что я ужасно опьянел, но отнюдь нет. Несмотря на то, что это была вполне приличная пшеничная водка, у меня лишь немного зашумело в голове, ведь мой желудок был пуст, да и былой силы в моем теле уже не было. К тому же, я не хотел лишать себя этого удовольствия, поскольку для меня вопрос звучал так: «Либо пить, либо умереть».После полуночи я отправился в путь, иначе я оказался бы в арьергарде нашей армии. Я зашел в один двор, где было много лошадей, выпряг из саней одну из них и выехал из города. Примерно через полчаса я наткнулся на холм, у подножия которого стояли повозки и лошади. Скользкий лед и гладкие подковы делали восхождение на него невозможным. Лошади падали, а повозки так перекрыли дорогу, что тем, кто шел пешком, пришлось перелазить через них. Чтобы обойти этот затор, я перешел через реку справа и пошел дальше по равнине. Целый час, двигаясь вдоль подножия холма, я по менее крутому подъему двигался в сторону дороги. Поскольку мне так посчастливилось раздобыть в Вильно не только хлеба и водки, но и лошадь, мне теперь стало даже намного труднее бороться с неприятностями. Еды не было, да и мороз оставался таким же, как и раньше. «Но, в конце концов, сколько еще ночей, мне придется провести без тепла и крыши над головой? – снова и снова думал я. – О, друзья мои, как бы вы хотели помочь мне, чтобы поскорее увидеть меня снова, но возможно ли это?» Вот о чем я грезил весь тот день.
К концу декабря мы достигли польской границы, пролегавшей по реке Неман. Узнав, что возле Ковно[60]
через реку перейти почти невозможно, я повел лошадь вверх по течению и там ее и перешел: река была полностью покрыта льдом, но это был подвижный лед. Мимо меня проплывали льдины от 15-ти до 18-ти цоллей толщиной, и невероятно трудно было пробираться между ними. Здесь польская армия повернула налево и по дороге отправилась в Варшаву. Я и многие другие немцы сделали так же. Все считали, что по этой дороге противник не будет преследовать поляков, и, следовательно, ее можно считать безопасной, но в своем стремлении непрерывно грабить противник не остановился даже здесь. Да и сами поляки часто нападали на немцев и французов – об этом я узнал в тот же вечер.Тогда ко мне подъехал отряд каких-то всадников, и они сказали мне: «Оставайтесь с нами, товарищ!» Я же ответил: «Прекрасно, я согласен». Немного далее они атаковали некоторых солдат, отняли у них их лошадей и все то, что у них имелось. Увидев это, я тотчас развернулся и галопом поскакал назад. Они не поймали меня, поскольку я встретил отряд вестфальской пехоты и пошел вместе с ним. Я рассчитывал продолжать путешествие уже с ними. Мы искали какую-нибудь деревню. Уже стемнело, но поблизости ничего не было. Наконец, мы заметили мерцающие огни на той стороне Немана. Мы решили перейти реку снова – голод и холод сделали нас невосприимчивыми к опасности, и к тому же мы полагали, что противник находился очень далеко.
Это действительно была деревня. Здесь, в первый раз, с момента ухода из Москвы, я вошел в приличный дом, где мы согрелись, и за свои деньги могли купить хлеба и водки. Нас было десятеро, и крестьяне не казались нам опасными. Наконец, около десяти часов, двое крестьян попросили у нас патронов, сказав нам, что они собираются поохотиться на кроликов.
У вестфальцев еще имелись и ружья, и порох, и они даже дали им патронов. Однако менее чем через час в нашу комнату ворвалась целая толпа крестьян, повалила всех присутствовавших на пол и отняла у них ружья. Я не видел никаких шансов на спасение, ведь это были русские крестьяне – жестокие и способные на убийство.