Подарок от Гумбольдта

Чертыхнувшись, он сунул мне газету и скрылся за дверями кабинета. Я быстро перелистал еще пахнущие типографской краской полосы и в финансовой секции нашел статью, где описывались затруднения мистера Стронсона и Инвестиционная компания Западного полушария. Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам вчинила ему иск. Стронсона обвиняли в нарушении правил оборота ценных бумаг. В исковом заявлении утверждалось, что Гвидо Стронсон не тот, за кого себя выдает, и он не закончил Гарвард. Его исключили из средней школы в Нью-Джерси за прогулы и неуспеваемость, после чего Стронсон работал на автозаправочной станции, а затем был мелким служащим в налоговом агентстве в Плейнфилде. Мистер Стронсон бросил жену с четырьмя детьми, и те теперь живут на пособие. В Чикаго Гвидо Стронсон приехал с рекомендательными письмами от влиятельных людей и дипломом Гарвардской высшей административной школы, открыл роскошный офис на улице Ласалль и распустил слух, что успешно занимался в Хартфорде страховым делом. У его инвестиционной компании скоро появилась обширная клиентура. Деньги вкладывались в самые различные предприятия – в приготовление свиного рубца, в производство какао, в добычу золотой руды. Стронсон приобрел особняк на Северном берегу и собирался заняться устройством лисьих гонов. Основанием для расследования послужили многочисленные жалобы клиентов. Статья заканчивалась так: на улице Ласалль поговаривают, что у Стронсона были клиенты среди крупных мафиози и он, вероятно, задолжал им миллионы.

Ближе к ночи весть разнесется по всему Чикаго, и утром эту приемную будет осаждать толпа обманутых вкладчиков. Стронсону понадобится защита полиции. Но кто послезавтра защитит его от мафии? Я вглядывался в лицо Стронсона. Газетные фотографии сильно искажают внешность, знаю это по собственному опыту, но это лицо, если снимок хоть в малой степени верно передает черты, не внушало ни доверия, ни симпатии. Иные лица только выигрывают от искажения.

Ума не приложу, зачем Кантебиле притащил меня сюда. Да, он обещал быстрый и большой доход, но я же кое-что знаю о современной жизни, так как немного почитал толстенную тайную книгу городской Америки. Я слишком разборчив и пуглив, чтобы прочитать ее целиком. Я одолел несколько страниц, чтобы проверить свою невосприимчивость к неприятностям. Современное сознание научилось не обращать внимания на факты, вызывающие неудовольствие. Тем не менее я знаю, как орудуют мошенники вроде Стронсона. Под угрозой срока припрячут добрую половину долларов, полученных обманным путем, отсидят лет восемь – десять, а выйдя на свободу, будут преспокойно наслаждаться жизнью где-нибудь в Вест-Индии или на Азорских островах. Не исключено, что Кантебиле пытается наложить лапу на Стронсоновы денежки, хранящиеся, может быть, в Коста-Рике.

А может быть, с провалом Стронсона он теряет тысяч двадцать (вероятно, из фамильных запасов клана Кантебиле) и сейчас приехал к дружку для серьезного разговора. Ему, верно, хочется, чтобы при этой сцене присутствовал я. Кантебиле нравится, когда я под рукой. Рядом со мной он растет в глазах других людей, да и в собственных тоже. Благодаря мне он попал в газету. Он, конечно, подумывает, какую штуку еще выкинуть – более эксцентричную, более дерзкую. Почему я вечно попадаю в какие-то истории? Шатмар завлек меня в свои игры. Джордж Суибл устроил вечер за покерным столом. А сегодня днем даже судья Урбанович ломал передо мной комедию. Должно быть, мое имя связывали в Чикаго с искусством, с мышлением, с духовными ценностями. И правда, разве не я автор фильма «Фон Тренк», разве французское правительство не удостоило меня высокой награды, разве не я лауреат премии клуба «Зигзаг»? Я постоянно ношу в бумажнике шелковую ленточку ордена Почетного легиона. В случае необходимости я могу нацепить ее на лацкан. Ах, бедные мы, бедные. Такие неуравновешенные, невежественные, незадачливые. Мы даже выспаться как следует не можем. Не умеем общаться по ночам с милосердными ангелами, которые для того и существуют, чтобы своей любовью и мудростью давать нам силы жить. Ах, бедные мы, бедные! Как плохи у нас дела! Как жажду я перерыва, передышки, перемен! Чего угодно.

Кантебиле уединился для разговора с мистером Стронсоном, а тот, чью грубую физиономию и прическу на манер придворных пажей воспроизвела газетная фотография, был вне себя от возмущения и отчаяния. Очевидно, Кантебиле предлагал ему очередную сделку – сделка на сделке и сделкой погоняет – и советовал, как договориться с клиентами из мафии.

Текстер приподнял ноги, чтобы уборщик прошелся пылесосом под диванчиком.

– Нам лучше уйти, – сказал я Текстеру.

– Уже?

– Надо убираться отсюда.

– Брось, Чарли. Я хочу посмотреть, что происходит и чем все кончится. Такое не часто увидишь. Твой Кантебиле – потрясающая личность.

– Не надо было садиться в его «буревестник». Но тебе, видно, не терпелось познакомиться с чикагским гангстеризмом. Собираешь материальчик для «Ридерс дайджест» или какого-нибудь другого дешевого журнальчика? Нам же с тобой надо поговорить.