Подлинная история Анны Карениной

глава xvii. Гроза, разбитый громом дуб, Кити со своим грудным сыном и няней в роще Колке под проливным дождем, беспокойство о них Левина – все это описание подобного же случая в Ясной Поляне; надо заменить имена: Кити – Софьей Андреевной, Константина Дмитриевича – Львом Николаевичем, Мити – Сережей, рощи Колка – Чепыжем.

главы ix – xi. Во время молотьбы Левин смотрит на “лошадь, переступающую по двигающемуся из-под нее наклонному колесу”. Из этих слов видно, что двигателем молотилки была устаревшая в настоящее время машина, так называемый топчак. Лошади, топчась по дощатому колесу, приводили его в движение, передававшееся по трансмиссиям молотильному барабану. Топчак был во время оно и в Ясной Поляне.

Сопоставление хода мыслей Левина о смысле жизни в последней части “Анны Карениной” с “Исповедью” Толстого показывает, что Толстой, незадолго перед тем, как писал эту часть, пережил тот переходный период в своем мировоззрении, когда он на мучившие его вопросы искал ответа в учении церкви. Ход мыслей Левина, приведший его к религии, тот же, через который прошел Толстой. Это мысли о том, что жизнь, кончающаяся смертью, бессмысленна, что на вопросы “как жить?” и “зачем жить?” ни естественные, ни гуманитарные науки не дают ответа. Левин “ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое…”. “Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить. А знать я этого не могу, следовательно, нельзя жить”, говорил себе Левин… И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться. Но Левин не застрелился и не повесился и продолжал жить”.

Те же мысли, те же искания и ненахождение смысла жизни в научном знании, то же настроение, близкое к самоубийству, выражены в “Исповеди”. Так же как Левина, Толстого искушала мысль о самоубийстве. В “Исповеди” он писал: “Со мной сделалось то, что я здоровый, счастливый человек почувствовал, что я не могу больше жить… И вот тогда я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами в своей комнате, где я каждый день бывал один раздеваясь, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от нее и между тем чего-то надеялся от нее”.

Ответ на вопрос о смысле жизни Левину подсказал его разговор с подавальщиком Федором, сказавшим про Фоканыча: “—…правдивый старик. Он для души живет. Бога помнит. – Как Бога помнит? Как для души живет? – почти вскрикнул Левин. – Известно как, по правде, по-Божью… – Да, да, прощай, – проговорил Левин, задыхаясь от волнения, и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому”.

В “Исповеди” Толстой говорит, что он “оглянулся на огромные массы отживших и живущих простых, не ученых и не богатых людей и увидел совершенно другое… Разумное знание в лице ученых и мудрых отрицает смысл жизни, а огромные массы людей, все человечество признают этот смысл в неразумном знании. И это неразумное знание есть вера, та самая, которую я не мог не откинуть… Спасло меня только то, что я успел вырваться из своей исключительности и увидеть жизнь настоящую простого рабочего народа и понять, что она только есть настоящая жизнь”.

В 70-х годах “рабочий народ” по инерции и принуждению считался принадлежащим к православной церкви, и Толстому, так же как и Левину, казалось, что присоединение к православию будет способствовать его слиянию с жизнью “рабочего народа”. После сложных душевных переживаний Левин, так же как Толстой, пришел к признанию необходимости веры. Но какой веры? Ответ на этот вопрос в “Анне Карениной” не совсем ясен. Из изложения мыслей Левина можно заключить, что он стал верным сыном православной церкви, но в его рассуждениях уже проглядывает сомнение. Так, в главе XIII Левин спрашивает себя: “Не могу ли я верить во все, что исповедует церковь?”

Для того чтобы уверовать в церковь, слиться с “рабочим народом”, Левин умышленно закрывал глаза на все, с чем его здравый смысл не мог согласиться. Толстой не мог на этом остановиться. Вскоре после издания “Анны Карениной” он говорит в своей “Исповеди”, написанной в 1879–1882 гг.: “…Я убедился вполне, что в том знании веры, к которому я присоединился [т. е. в церковном вероучении] не все истинно”. А в написанных в начале 80-х годов “Критике догматического богословия”, “Исследовании Евангелия” и “В чем моя вера?” он резко порвал с церковью и критиковал ее учение.